Привели, вернее, притащили его под руки двое наших — его ноги, обработанные следователями в ходе дознания, сами не шли. ДД сидел в широком кресле с подлокотниками, хмурил высокий лоб. Мне показалось, что даже ему, человеку с железным характером и твердой, как алмаз, волей, непросто смотреть на эту изуродованную человеческую особь. Ну, а мне было откровенно тяжело — сказывалось проклятое «гуманистическое» воспитание, полученное в ранние годы. Самое страшное, что бросалось в глаза при взгляде на того несчастного, были не столько внешние увечья, сколько вытаращенные в нескончаемом ужасе глаза, в которых не читалась ни одна мысль, кроме тоскливого страха. При любом звуке он вздрагивал, прятал голову в плечи, подносил дрожащие руки к обожженному лицу, будто даже невидимая звуковая волна причиняла ему невыносимые страдания.
— Так за что же тебя отправили в наш Храм? — спокойно, даже мягко спросил его ДД.
Человек уставился на нашего вождя полубезумным взглядом и произвел глоткой странный писк. Потом кашлянул и выдавил:
— Й-а-а… Я… п-п-пре-е…
Понять, что он пытается сказать, было чрезвычайно трудно — ему по всей видимости создали проблемы с зубами и языком.
— Ну, ну, смелее! Умел напакостить, умей и ответить!..
Опять мычанье, попискивание, дрожание и, наконец, спрашиваемый выдавил:
— Я-я-я… пре… предоставил свою… к-к-квартиру для-а-а…
— Для кого? Для чего?
— Им… зз-з-зна-а-комому… чтобы в-в-встречаться…
— Встречаться с кем?..
— С… с. С п-подру-у-жкой!
— Итак, ты предоставил своему знакомому квартиру, чтобы он встречался там со своей, как ты говоришь, подружкой? Что бы они там занимались сексом? Так? Так, тебя спрашивают?
То, что когда-то было человеком, всхлипнуло, и по его щекам поползли слезы:
— Д-д-а-а, — промямлил несчастный.
— А ты знал, что мы изо всех сил боремся с этим преступным и вредным пережитком прошлого? С этим отвратительным, рудиментарным чувством, мешающим нам строить счастливое общество? С этим животным совокуплением, наносящим непоправимый вред здоровью и психике разумного человека?
Тут спрашиваемый окончательно раскис, запричитал, завыл что-то маловразумительное, но все-таки мы поняли, что он все это знал, но, очевидно, поддался на уговоры своего знакомого. Смотреть на это сломленное существо, которое уже трудно было назвать человеком, становилось все невыносимее, и ДД взмахом руки остановил допрос.
— Я вижу, ты все понял. Уверен, что больше не поддашься ни на какие провокации наших недругов. Иди к себе, отдыхай, набирайся сил, и надеюсь, что ты до конца своих дней будешь благодарен нам за справедливое и гуманное к тебе отношение, за то, что тебе, серьезному преступнику, сохранили жизнь!
