Теперь по утрам Неллочка уезжала из дома в город, ставила где-нибудь машину и часами бродила по улицам, впитывая в себя незнакомую жизнь. Тогда-то она и набрела на кофейню на набережной, в которой полюбила сидеть и рассматривать посетителей, как картинки в старом букваре. А в один из таких дней в этой кофейне на Неллочку обрушилась Капка…
К обеду Неллочка возвращалась домой, читала, дремала на одном из кожаных диванов, готовила ужин и ждала мужа. Джимми приходил всегда в пять. Вместе ужинали, вместе смотрели новости и обсуждали городские происшествия, а потом вместе читали местные газеты, которые Джимми не успевал просмотреть утром. Газеты не очень отличались от телевизионных новостей, но читать их вдвоем было даже интересно. Джимми старательно исправлял Неллочкины ошибки в произношении и смешно изображал её акцент. С Джимми было просто и легко. Радость наполняла каждую минуту Неллочкиной новой жизни, состоящей из незатейливых, но приятных событий: поездок на ферму, походов в кино, бейсбольных матчей по телевизору и ужинов во дворике у гриля. И если кому-то Неллочкины семейные дни могли показавать одинаковыми, то были они одинаково радостными, как лампочки на новогодней гирлянде, потому что в тот октябрьский день Джимми женился на русской богине, а Неллочка вышла замуж за душевное спокойствие и сердечный комфорт. И пусть хоть кто-нибудь попробует сказать, что этого мало!
Неллочка чувствовала, что всей своей предыдущей неустроенной сумасшедшей жизнью в Америке она заслужила это спокойствие, которое она теперь никому не позволит у неё отнять.
Сидя вечером вместе с Джимми на диване и рассматривая его коллецию спортивных открыток, разложенную, как пасьянс, на кофейном столике, Неллочка вспоминала своих подруг: одну, вышедшую замуж по безумной любви и ставшую невротичкой от постоянного страха, что эта любовь пройдёт, что он уже другой, что целует уже не так и звонит с работы не каждый час, и уже не помнит, в какой день недели у них всё было в первый раз.
Вспоминала и другую подругу и её семейною жизнь, от которой обоих супругов ломало, как наркоманов на больничной койке. Это был не брак, а гремучая смесь из обид, ссор, угроз и почти круглосуточного выяснения отношений, где каждый завоевывал позиции, спорил до хрипоты, не желая уступать, потом терзался, что не уступил, а потом злился, что не уступила другая половина. И хотя чем горше был разрыв и слаще оказывалось примирение, каждый раз всё страшнее становилось от мысли, что это примирение может оказаться последним.
