Народная драма должна изобиловать сенсационными приключениями: войнами, судебными разбирательствами, заговорами, бегством с ужасными опасностями и т. п. И это самое в изобилии преподносит нам история революционного социализма, рассказанная так романтично, как вряд ли рассказана и еще какая-нибудь история на земле. Чем являются эпизоды в драме, тем являются преследования и спасительные возрождения в религии соответственно этому в религиозной иллюзии социализма мы встречаем через чур много мучеников, которых «из-за их дела» высылают, заключают в тюрьмы и посылают на эшафот; и нам рассказывают о громадном изменении, о прояснившемся лице, о внезапном, возрастании самоуважения, о радостном самопожертвовании, о красноречии молодого рабочего, который был спасен призывом евангелия социализма от бесцельно-автоматической жизни.
Если я описываю отдельно драматическую и религиозную иллюзию, то все-таки я не теряю из виду того факта, что большинство людей подчинено им обеим. Совершенно так же, как большинство цивилизованных людей посещает как театр, так и церковь, хотя уже некоторые посещают только одно из этих учреждений. Но, вместе или порознь, эти иллюзий являются главным средством, при помощи которого социализм держит в плену своих учеников. Более грубые и ограниченные драматические и религиозные версии социальной проблемы все еще занимают главенствующее положение; но дальнейший, более человеческий, более изменчивый и интересный характер социалистической версии, ее оптимизм, ее власть переносить счастье и неземное блаженство из мира грез и из-за облаков в область жизни и дыхания и та сила, которую она приобретает путем соприкосновения с фактами и опытами настоящего и постоянной ссылки на них, – все это придает этим иллюзиям облик гораздо большей современности н выполнимости в сравнении с варварскими и воображаемыми представлениями, которые были ими вытеснены. Но все-таки, несмотря на это, они также обманчивы; и чем более социалистические вожаки поддаются искушению, беззаботно наслаждаться тем воодушевлением и одобрением, которые они вызывают, тем вернее помешает им странность их суждения, когда придет момент действовать. Когда действительность, наконец, придет к людям, которые были, воспитаны на ее драматизации, то они не узнают ее. ее прозаический облик оттолкнет их; и так как действительность, по необходимости должна будет прийти не целиком, а по незначительным частям и так как кроме того каждая часть будет изувечена неизбежными столкновениями с сильными враждебными интересами, то ее появление не будет иметь ни великолепного величия, ни совершенной неподдельности принципа, как это необходимо для того, чтобы произвести впечатление в драматическом и религиозном отношении.
