— Кто знает — Бог милостив.
Но её собеседница продолжала рассматривать собственное рукоделие и сказала, не поднимая глаз.
— Я уже пробовала. Вы знаете. И не раз. Но иногда с памятью справиться труднее, чем с внешним врагом. Слишком много боли и отчаяния. Слаба я еще в том, чтобы как-то смириться со всем этим. Молитесь обо мне, матушка.
Настоятельница встала, отложив вязание. Разговор этот уже давно крутился в её голове, но послушница, приехавшая на этот раз, только с поломанным ребром, была непростой. Далеко не всё о себе она рассказывала. Но даже того, чтоб было видно, хватало.
— Ты лукавишь, деточка. Монастырь это не санаторий, не укрытие и даже не больница, куда можно приползти, чтобы зализать раны нанесенные миром. Это фронт, где идет своя война. Духовная война…
— И мне здесь не место?
Пожилая женщина вздохнула. Горечь вопроса и взгляд исподлобья показали, что слова попали по больному месту.
— Этого я тоже не говорила. Я всегда рада тебя видеть, но ты приезжаешь сюда, как будто переждать и собраться с силами, а основная жизнь у тебя там снаружи. Тебе и там плохо и сюда ты не целиком приходишь. Потому и воспоминания твои возвращаются почти во плоти, что ты не можешь в согласие с собой прийти. Мне иногда кажется, что здесь тебе хуже, чем там. За оградой. Там ты хотя бы честна с собой.
— А здесь я вам лгу? — Горечь разговора жгла, проливаясь слезами, о которых она не вспоминала уже очень долго. Но мягкий и сочувствующий взгляд как будто касался её обнаженных нервов.
— Ну что я? Букашка я перед лицом Господа. Даже если и в чем-то обманешь — не о том речь. Ты боишься доверять людям, хоть и пытаешься облегчить жизнь здесь всем. Наверное, кроме самой себя. Мой ведь путь сюда тоже не розами был усыпан. Как и любой из сестер. Не хочу даже сравнить, кому тут тяжелее пришлось. И не смотри на меня так. Сестры переживают, слыша, как твои кошмары вырываются по ночам. И я переживаю за тебя. Но тебе придется чем-то пожертвовать, если ты хочешь жить дальше по-настоящему. Отдай свою ношу Тому, кто сможет о тебе позаботиться…
— Не могу я простить и забыть. Они у меня все отняли… Как я после этого… Я стараюсь молиться… — Слезы уже душили её заставляя слова застревать и рассыпаться на бессмысленные конструкции из букв. А настоятельница осторожно коснулась её плеча.
— Тем людям — Бог судья. Не мое дело советы давать, как вымолить смирение перед тем, что тогда произошло с твоей семьей. Да и не о том я. Ты как будто себя простить не можешь, что выжила. Вот и наказываешь одиночеством и болью…
