– Я дам вам всем денег, хотите? Я дам, честно!
– Всем? Дашь нам всем? Ха-ха, парни, смотрите, даже уговаривать не пришлось – она даст нам всем!
– Нет, нет, умоляю, не надо! Отпустите меня! Отпустите! Отпустите!
Я открыла глаза, договаривая последнее слово.
Мой лоб покрылся холодным потом, простыня подо мной была настолько сырая, словно на нее вылили ведро воды. Дрожащими руками я вцепилась в одеяло.
– Это сон… сон… – шептала я. – Снова этот кошмар…
Коридор, кухня, выключатель, кружка, графин с водой, ванная, холодный душ, мыло, губка и желание снять с себя кожу, к которой он прикасался. Точно так же, как и в тот страшный день.
Раньше после таких кошмаров я рыдала в ванной. Но с каждым погружением в тот вечер на озере я становилась сильнее, одержимее, опаснее. Душевнобольным достаточно дождаться наступления весны и осени для изменения психических процессов в организме, ну а мне – уснуть и посмотреть фильм, в котором в главных ролях я и Сокол. Фильм, в котором я наизусть вызубрила каждое его слово, каждое его резкое движение и каждый мой крик о помощи.
3:15. Нужно бы еще поспать. Будильник зазвонит только в шесть. Но этой ночью я больше не сомкнула глаз. Около пяти утра начался дождь, добавив ложку дегтя в бочку моего дрянного настроения. За завтраком и кусок в горло не лез. И было дикое желание убить Сокола прямо сейчас. Но потом я сяду в тюрьму… и еще раз испорчу себе жизнь из-за этого ублюдка. Откинусь с зоны с бритой головой и гнилыми зубами (почему-то я себя именно такой представляла) и пойду работать на табачную фабрику. Туда-то уголовницу точно возьмут. И буду счастлива, наверное, по уши. Отомстила же, верно? На свадьбах буду тосты задвигать: «Фарта, удачи, воровского азарта, а также любви и ложилась чтоб карта!» Да и в трудные минуты будет что сказать: «Тяжелый крест мне пал на долю, тюрьма всё счастье отняла…»
Но я же не настолько глупа, чтобы позволить этой мрази еще раз сломать мне жизнь. Моя месть будет красивой, как ювелирная работа. Аккуратной, как операция на сердце. И жестокой, как ядерное оружие.
А пока он даже не подозревает, что я рядом – его терминатор, его железная леди. Наши машины стоят бок о бок, наши дома, кабинеты в универе – тоже. Он думает, что избежал наказания. И скорее всего, даже не догадывается, что в жизни существует три суда: верховный, где насильнику дадут срок, он его отмотает и выйдет; божий, о нем никто ничего не знает, но я верю, что он существует там, в том мире; и самосуд – пожалуй, страшнее его нет. Когда жертва становится единственным присяжным на этом суде, и, конечно же, выносит смертный приговор.
