у нее были тонкие длинные ноги, и она ходила большими шагами. Расстояние было таким коротким, а деревья такими величественными и прекрасными, что у нее поднималось настроение, и вдруг улетучивалась и скука, и бессмыслица существования. Много километров она отшагала взад-вперед по этой красивой аллее.
Школьная столовая представляла собой большой прямоугольник, с краю которого на деревянном пьедестале возвышался бюст А. Д. Гордона. Длинные и узкие столы стояли в два ряда. Стульев не было, только спартанские скамейки. В центр стола ставили огромный котел, куда дети сливали остатки первого, прежде чем наложить в ту же тарелку второе. Идея этой кастрюли, именуемой «универсал», была позаимствована школой из кибуцной культуры совместного питания. Сегодня «универсалы» уже исчезли, а то же слово стало обозначать мастера на все руки или того, кто исполняет много разных дел по мере надобности.
В школе был заведен порядок. Перед тем как дети отправлялись в столовую, директор Цви трижды бил в гонг, возвещая, что уже без пяти час. Откуда взялся этот гонг? Действительно ли это был древний гонг из Китая? Никто не спрашивал, и никто не знал. По сигналу гонга дети заполняли столовую. Усевшись на скамейках по обе стороны длинных столов, они, разумеется, сначала пели под аккомпанемент учительского аккордеона, а потом директор хриплым прокуренным голосом зачитывал школьную газету «Ежедневные события».
В эти минуты в столовой воцарялась тишина. Дети были дисциплинированные, а Цви читал, не кашляя и не запинаясь.
Один день в неделю был посвящен физическому труду, потому что школа как бы руководствовалась учением Гордона: работай и учись. На деле там процветали самые разные и причудливые идеологии, поди разберись в намеках учителей.
В день труда класс разделяли: треть учеников училась плотничать или шить (независимо от пола), треть отправлялась на сельхозработы на ферму, и треть изучала домоводство, то есть виды продуктов и их ценность, и училась готовить. Все знали, что это день отдыха, потому что к нему не надо было выполнять задания, разве что по домоводству: по нему обычно требовалось письменно ответить на какой-нибудь легкий вопрос, например что такое белки. Но большинство учеников не делали и этого, потому что их затягивала общая атмосфера безделья.
Ходили слухи, что учительница домоводства тоже пережила Катастрофу, и дети ее очень боялись. В то время уже было принято бояться тех, кто пережил Катастрофу, потому что от них можно всего ожидать. Учительница была очень строгая, но не плохая, это было видно по наказаниям. Родители шлепали детей, если те говорили дома, что учительница набралась опыта в гестапо. В некоторых домах вообще было запрещено произносить слово «гестапо». Учительницу домоводства все уважали, и жаловаться на нее было нельзя. Классная руководительница тоже пропускала мимо ушей жалобы на эту учительницу, словно после того, что сотворили с ней, надо было терпеть то, что творила она.
