Десятилетиями Мамин будет жить рядом с народниками, иных уважать и любить, но до конца не пойдет. Вроде и на одной земле будут ходить, встречаться, пожимать руки, искренне и согласно кивать головой, весело застольничать, но покойно-доброжелательный этот человек, писатель Мамин-Сибиряк — вдруг положит руки за спину и уйдет неторопливо в другую сторону, вызывая недоумение и раздражение.
…На Царицынском лугу салютовали пушки, у гостей-пруссаков нервно подрагивали торчащие пиками усы, а Дмитрий горевал над написанным. «Время от времени наступали моменты глухого отчаяния, когда я бросал все, — признавался он в романе «Черты из жизни Пепко». — Ну, какой я писатель? Ведь писатель должен быть чутким человеком, впечатлительным, вообще особенным, а я чувствовал себя самым заурядным, средним рабочим — и только… Я перечитывал русских и иностранных классиков и впадал еще в большее уныние. Как у них все просто, хорошо, красиво и, главное, как легко написано, точно взял бы и сам написал то же самое… Что же писать после этих избранников, с которыми говорила морская волна и для которых звездная книга была ясна…»
Удручало и то, что писалось все подряд, без разбивки на главы и части. Но главное, сочиненные лица не походили на живых, а просто делились на два разряда — буквальных героев и мерзавцев по преимуществу. Не шли краски от настоящей жизни, будто глаза завязаны.
И все же по чудной диалектике молодой здоровой души разочарования и сомнения в конце концов отлетали вон, и тогда появлялась уверенность, что талант живой в тебе, сил в избытке, разночинная гордая воля твоя не сломлена, крепкую стену прошибет, и неподатливая, ускользающая действительность когда-нибудь все равно будет схвачена, поймана твоим пером.
«Есть авторы, которые выступают сразу в своем настоящем амплуа, — свидетельствуют строки из романа «Черты из жизни Пепко» о внутренних коловращениях неопытной, но одаренной натуры, — и есть другие авторы, которые поднимаются к этому амплуа, точно по лесенке. Вдумываясь в свое сомнительное детище, я отнес себя к последнему разряду. Да, впереди предстоял целый ряд неудач, разочарований и ошибок, и только этим путем я мог достигнуть цели. Я нисколько не обманывал себя и видел впереди этот тернистый путь. Что же, у всякого своя дорога…»
«Семья Бахаревых» не удастся и никогда не увидит свет. Без подписи и даты, роман, сшитый в толстую тетрадь, заполненную бисерным почерком, будет бережно храниться в архиве Мамина.
