Мысленно я нацелилась на одну из нитей, пронизывающих сердце моей жертвы. И однако, даже сделав выбор, начала медлить.
– Кара, вы колеблетесь? – Голос Рока, звучащий в темноте, казался еще более бархатистым, чем я его помнила.
– Нет.
Я лгала и в то же время говорила правду. Непролитые слезы, застывшие в уголках глаз, щипали. Я действительно тянула время, но больше для того, чтобы свыкнуться с решением, чем оспорить его. У меня не осталось сомнений. Мне было жаль борова, но вот, пожалуй, и все. С пугающей меня саму расчетливостью я готовилась принести его в жертву. Жизнь больше не казалась святыней, требующей трепетного поклонения. Я не знаю, что послужило переменой моему настроению: спокойное дыхание Рока за спиной, его молчаливая поддержка, внезапно раздавшееся по свинарнику сонное хрюканье – немного мерзкое и раздражающее – или осознание неизбежности происходящего. Ведь, в конце концов, у меня нет выбора. Я обязана сделать то, что сделаю.
Как сказал Рок вчера? У меня глаза жертвы?
Я сжала зубы.
Нет, я могу за себя постоять. За себя и свою семью.
– Кара, так в чем же дело?
На память пришли слова Света, и они приободрили меня. Брат говорил, что мы всегда поступаем верно, никогда не ошибаемся. Наша судьба уже определена богами, и мы всего лишь идем по выбранной ими тропе.
Мое сердце забилось спокойнее. С непривычной деловитостью я приступила к заданию. Выбрала несколько наиболее толстых нитей и прислушалась к сонному похрюкиванию спящего борова. Тот спал сладко и беззаботно.
Я могла бы обрывать нити постепенно, как делала это вчера, но решила сжечь их одним махом. Мгновенная смерть во сне – это разумно и милосердно. Я не хотела мучительной агонии ни для свиньи, ни для себя.
– Чем дольше вы тянете, тем сложнее будет начать.
Я неохотно кивнула, соглашаясь со словами Рока.
Несмотря на уверенность, что делаю все правильно, я снова ощутила внутреннюю дрожь. На лбу выступил холодный пот. Я напомнила себе о том, ради чего иду на этот шаг: ради сестер. И это придало мне сил.
«Раз, два… три!»
Нити жизни, сплетенные в тонкую паутину, вспыхнули и осыпались пеплом. Мгновение я рассматривала черный снег, неспешно кружащийся в темноте, а затем перевела взгляд на пустоту, где раньше пульсировала жизнь. Я уничтожила не все нити. В сердцевине сплетения зияла дыра, остальные же обрывки изрядно обуглились и медленно чернели. Но все же я сделала достаточно.
Я не сразу поняла, что изменилось в тишине ночи. Лишь несколько мгновений спустя меня осенило: я больше не слышала тяжелого дыхания борова.
