— Слова императора Наполеона, конечно, будет весьма приятно получить моему государю, — заметил князь Куракин, — но можно ли надеяться, что ваши войска не начнут боевых действий прежде, нежели будет получен ответ на них?
— О, без всякого сомнения, — ответил тогдашний французский министр иностранных дел, — император охотно подождет ответа и не предпишет никаких новых движений войскам до его получения, тем более что он уверен, что ответ будет соответствовать его пожеланиям.
Ответы герцога де Бассано успокоили русского посла, которому уже представлялось немедленное нашествие на Россию грозных войск повелителя Франции и почти всей Европы.
Интересно, какие же причины заставили Князя Куракина предполагать, что именно в то время, когда Наполеон уже приготовил громадные военные средства, когда его войска приближались к Одеру, а их аванпосты уже достигли берегов Вислы, он не желал начинать войны с Россией?
В разговоре с Чернышевым Наполеон прямо выразил мысль о том, что после Эрфуртской встречи он не имел намерения воевать с Россией, постоянно желал и желает до сей поры сохранить с ней мир и положительно уверяет, что не начнет войны в этом году.
В конце февраля 1812 года тон Куракина меняется. Ему начинает казаться, что Наполеон еще не решился на войну, еще колеблется, и что следует с русской стороны сделать все зависящее, чтобы избежать грозного столкновения, которого русский посол явно страшился.
Евгений ТАРЛЕ
«1812 год»
Но такому опытному дипломату, как князь А.Б. Куракин, должно было быть прекрасно известно, что не только те уверения, которые император французов выражал словесно, но и условия международных договоров, самым торжественным образом заключенных, он не считал для себя обязательными при малейшей перемене обстоятельств.
Отметим, что российские дипломаты, находившиеся при дворах, союзных с Наполеоном, тоже доносили о военных приготовлениях, равно как и Чернышев, которому долгое время удавалось получать самые подробные сведения о местах расположения французских войск. «Наполеон ежедневно все более и более ожесточается против нас», — доносил Чернышев. А еще он писал, что нет никакого сомнения в вероятности скорого разрыва, что нельзя ручаться «за два или за три месяца мира», что можно даже «ожидать, что Наполеон сегодня или завтра вдруг отправится к армии».
При этом над самим Чернышевым уже давно начали сгущаться тучи. Он чувствовал это и выражал желание быть отозванным в Россию.
