В течение пяти минут после первого мига, когда ему удалось заинтриговать и очаровать всех присутствовавших, он всех дружно отпугнул. «Кто был этот псих?» – спросили у меня много недель спустя.
Все то, чего я опасался с самого начала занятий, начало обращаться в реальность. Из случайного спутника, подобранного в оазисе по ходу одиноких летних кембриджских дней, Калаж превратился в балласт, который не выбросишь за борт. Когда меня выписали из больницы, оказалось, что, куда бы я в Кембридже ни пошел, всюду на него натыкаюсь. Невозможно было с кем-то присесть в общественном месте, он тут же присоединялся или – так оно случалось гораздо чаще – приглашал присоединиться к нему за его столиком, а главное (что было даже хуже), приходилось постоянно измышлять предлоги, почему я прямо сейчас не могу с ним поговорить. В итоге меня вымотали этот постоянный страх встречи и постоянная необходимость изобретать предлоги. Я был по уши набит дежурными предлогами и шитым белыми нитками враньем – так у людей с насморком карманы набиты платками. Я презирал себя и за неспособность его шугануть, и за то, что постоянно об этом переживаю.
Я стал обходить стороной те бары и кофейни, где мог с ним столкнуться. Однажды я сидел с двумя коллегами в «Харвесте», а Калаж пил у барной стойки свой вечный un dollar vingt-deux. Никогда не забуду его глаз. Он, разумеется, меня увидел, как вот я увидел его, но он намеренно придал своим глазам остекленевшее выражение, как будто его отвлекали тревожные далекие мысли: масонство, его таксомотор, перспективы жизни в США, отец, грин-карта, жена. Через пять минут я услышал его взрывной гулкий истерический смех в ответ на шутку бармена. Он посылал мне сообщение. Такое не пропустишь. «Нужен ты мне. Видишь, без тебя даже лучше». В смехе звенела психопатическая нота, напомнившая мне о нашей первой встрече. «Ты стараешься подделываться под этих своих дружков, – будто бы говорил он мне, – а я-то знаю, что ты заныкаешь чаевые, когда все отвернутся».
Никогда не забуду этого его лишенного выражения взгляда. Он не прикидывался, что не видит меня. Он прикидывался, что не видит, что я прикидываюсь, что не вижу его. Снимал меня с собственного крючка.
Через несколько дней он подкараулил меня возле Бойлстон-Холла. Просит о двух одолжениях. «Пройдусь с тобой», – объяснил он.
Его квартирная хозяйка затеяла ремонт, теперь один бог ведает, когда он сможет вернуться в свою комнату. Иными словами, она
