Именно с такими мыслями и размышлениями «на тему», на почве внутреннего конфликта в себе и конфликта внутреннего же мира с внешним, девушка всё-таки убирает одеяло, спуская его вниз по телу, и привстаёт на кровати: сначала — на подогнутых локтях и привстав только верхней частью тела, найдя-таки в себе какие-никакие, но силы и хоть же на это, а после — и нижней, найдя наконец «своё» положение — «полусидя-полулёжа».
«Хотя бы — так. И… Более-менее — привстать. И да… «Какие-то» силы! Остатки их… Да и «осадки» же, разве что! Чтоб их!.. И чтоб меня!.. Чтоб всех вас и!.. Нас!.. Наполовину полон или пуст — этот стакан? «На донышке». Ага! Да-да… Чтоб и эти мемы… вместе же и с той, теми, кто их создаёт!.. А после и этого, и этих — кто их и уже именно такими додумывает и доделает!..».
Потирая руками ещё мутные, подёрнутые сонной дымкой и туманом дремоты тёмно-карие глаза и расправляя следом свои растрёпанные тёмно-каштановые волосы, длиной чуть ниже угловатых плеч и сухо-выжженные от середины же длины до курчавых, спутанных и ломко-электризующихся кончиков, она распределяет и разводит их по сторонам-плечам же и будто берегам, словно бы и разводя же в море корабли.
«Кроватью же этот предмет мебели — можно было назвать с большой натяжкой и такими же большущими кавычками! Скорее же — средних размеров деревянное раскладное кресло-трансформер, обтянутое в основном синей тканью, а так, и почти же не видно, но и от верха к низу — от светлого к тёмному. Стоявшее в углу спальной комнаты, что, как и в случае же с креслом, была выведена из-под «бесовского пера в печень и дальше по анамнезу», не иначе, представляя собой переход: от бело-чёрного потолка, к синим обоям, поверх серых же бетонных стен, и до красного ковра, поверх тёмно-красных, почти коричневых и кирпичных, растрескавшихся и рассохшихся, скрипучих досок пола, с двумя небольшими квадратными красными ковриками поверх, с вышитым гербом — золотым двуглавым орлом».
И всё же — перед ней. «Но и никак же — не под. Так сказать: Дома — и стены помогают! Они же — и греют. Но и опять же всё — кому как!». И действительно — кому? Не ей-то — уж точно. Как и не ей же — назначались! Ведь и расположение — говорило само за себя. В прихожую — не сгодились по размеру, побыв какое-то время на передержке. «Но и потом же — идеально подошли. Опять — с кавычками! И прямо — вписались, прописавшись… Вместе — со всем же своим функционалом». Как и само же кресло! Что и функции свои соблюдало и исполняло достойно, так что и именовалось, считалось именно ей — «односпальной кроватью»!