Реакция восторжествовала. Двенадцать лет после того Карл не будет созывать народных представителей.
Но в годы беспарламентского правления — в те как раз годы, когда скромный провинциальный подмастерье Джерард Уинстэнли учился ремеслу торговца в лавке Сары Гейтер, — оппозиция монархическому произволу не поникла, не опустила руки. Она лишь затаилась на время, чтобы позже загреметь взрывом невиданной силы. Она гнездилась в поместьях новых дворян-джентри, которые, подобно сквайру Оливеру Кромвелю, вернувшись после разгона парламента домой, занялись переустройством хозяйства на новый лад, ища прибыли и свободы от феодальных повинностей. Она проявлялась то тут, то там, в борьбе с местными властями и судьями, в отказе платить «корабельные деньги» — незаконный побор, введенный королем, в непосещении обязательной церковной службы и в тайных молитвенных собраниях. Она таилась в сердцах хозяев мастерских и лавочек, в сердцах лондонских подмастерьев — великой и грозной силы, которой еще суждено будет явить себя миру.
Лондонские подмастерья — эпрентисы — жили своей особенной жизнью. Да, они честно трудились от зари до зари, выполняя поручения хозяев, считали и берегли копейку, не позволяли себе разгульных забав. У них имелись иные пристрастия и увлечения, занимавшие дух и разум, заполнявшие досуг. Они поднимались до света и после усердных молитв собирались вместе, и читали, и рассказывали друг другу о последних событиях.
Что волновало их умы? Конечно, пуританская проповедь. Именно в ней они находили ответ на животрепещущие вопросы жизни духа, которые оказывались тесно связанными с жизнью практической — политической, экономической, социальной. Языком, понятным каждому слушателю — могучим и страстным языком Ветхого завета, — пуританские проповедники говорили с кафедр о нуждах страны: о самовластии короля, о беззаконии судей и правителей, о мерзких, нечестивых увеселениях двора. Они клеймили развратную жизнь Вавилона-Лон-дона, они взывали к отмщению. «Горе тем, — гремели они с кафедр, — которые храбры пить вино и сильны приготовлять крепкий напиток, которые за подарки оправдывают виновного и правых лишают законного! Зато, как огонь съедает солому и пламя истребляет сено, так истлеет корень их, и цвет их рассеется, как прах!»…
Вместе с другими подмастерьями Джерард, вероятно, ходит слушать знаменитых проповедников — Джона Эверарда, Джилса Рэндалла, Джона Баствика. Эверард пленяет не только глубоким знанием самого Писания, но и осведомленностью в тайнах науки неоплатоников, мистических откровений Николая Кузанского и Марсилио Фичино, тонкой философии Плотина, Дионисия Ареопагита, Иоганна Таулера. Джерард, может быть, и не запомнит имен этих мудрецов, но их стремление проникнуть в святая святых божественной мудрости поражает его воображение. Проповедники обращаются к пророчествам Даниила и толкуют Откровение святого Иоанна. Они говорят словами Исайи: «Горе тем, которые постановляют несправедливые законы и пишут жестокие решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа моего, чтобы
