Помню, как в Эсфигменском монастыре один старенький монах был настолько простой человек, что даже Вознесение считал одной из святых. Он молился Вознесению по четкам и говорил: «Святая угодница
Божия, моли Бога о нас!» Как-то раз один из монахов в монастырской богадельне заболел, и простецу нечем было его покормить. Тогда он быстренько спустился по лестнице на нижний этаж, открыл окно, выходившее на море, высунул через него руки и попросил: «Святая моя Аналипсия[8], дай мне рыбку для брата!» И о чудо! Тут же из моря прямо ему в руки выпрыгивает вот такая здоровенная рыбина! Все, кто это видел, застыли в изумлении. А простец с улыбкой поглядывал на них, словно говоря: «Да что же вы в этом видите странного?» А мы с вами знаем, когда совершается память одного святого, когда пострадал другой, когда, где и как произошло Вознесение, и со всеми нашими знаниями не можем вымолить даже малюсенькой рыбешки!
Таковы-то вот «странности» духовной жизни, и логике той части интеллигенции, которая имеет в себе не Бога, а свое «я», эти «странности» неподвластны. Неподвластны потому, что такая интеллигенция обладает бесплодным мирским знанием, потому что она больна мирской духовной болезнью и ей недостает Духа Святого.
Каждый человек есть тайна, и где тебе знать, что это за человек! Как-то мы встречали Светлое Христово Воскресение в одной ка- ливе на Святой Горе. После Божественной литургии сели за стол — разговеться сыром и пасхальным яичком. Рядом со мной сидел монах — погонщик мулов, он перевозил на них дрова. Вижу: отодвигает он сыр с яйцом в сторону. «Разговляйся», — говорю. «Хорошо-хорошо, — отвечает, — разговеюсь».
Смотрю — не ест. «Да кушай ты, — говорю я снова, — ведь сегодня же Пасха!» — «Прости, геронда, — отвечает он, — я в тот день, когда причащаюсь, не ем. Разговеюсь в два часа дня». С предшествующего дня постился и в самый день причащения ел во второй половине дня! Видишь, что он делал от благоговения! А другие могли посчитать, что перед ними не более чем простой погонщик мулов.
Помню, когда я в 1957 году был в одном особножительном монастыре, за каждое послушание, в зависимости от его сложности, братии давали денежное вознаграждение. Поскольку в то время в монастырях была нехватка людей, некоторые из братии, у кого были силы, брали на себя помногу послушаний и вознаграждения получали больше, но раздавали полученное бедным. Был там один монах, которого звали жадиной, потому что он не раздавал денег. Когда этот монах умер, то на погребении оплакивать его собрались бедные крестьяне отсюда, с Хал- кидики — с Великой Панагии, с Палеохори, Нэохори
