Жена на один год | страница 26



– Нет, спасибо.

Рот заполнился слюной. Но желудок молчал. Он совсем не интересовался никакой едой. И лишь губы зудели, словно требовали чего-то.

– Хорошо. А что там по сюжету у медведей было дальше?

Никита спросил с улыбкой. Даже, наконец, убрал руки.

Мне, наверное, нужно было так же ответить – легко, без всяких задних мыслей.

Однако с губ сам собой сорвался правильный ответ.

– Потом были кровати.

Это было фиаско.

Катастрофа.

Позор.

Не знаю, как кресло не задымилось подо мной после этих слов. Казалось, запах гари я все же почувствовала.

Но Никита больше не нависал и не приближался. Тряхнув головой, словно прогонял какие-то мысли, он отступил на шаг и невесело произнес:

– М-да… Не самая удачная сказка. Медвежья драма какая-то.

– Да…

Впервые за вечер я пожалела, что генератор в соседском доме работал так качественно. Еще одно небольшое отключение мне сейчас было просто необходимо.

Хотя бы минут на пять… а лучше на десять! Чтобы щеки перестали гореть, и тело не бросало то в дрожь, то в жар.

Ума не приложу, как бы я выкручивалась. Но Никита спас снова.

– Расскажи лучше, как ты вместо художественного вуза докатилась до медицинского? – бросил он, подойдя к камину. И пока я собиралась с мыслями, принялся неспешно укладывать дрова и разводить огонь.

* * *

Разговор об учёбе успокоил нервы лучше всякого лекарства. Я так и не поняла, было ли это профессиональное умение или врожденный талант, но Никита оказался замечательным собеседником.

Он не смеялся с моих страхов, искренне восхищался успехами и порой даже делился историями из своего студенческого прошлого.

Это была словно такая игра. Никто не подступал к границам личной жизни. Не спорил. И не учил другого.

– От меня отвязались с фортепиано, и за это я обещала больше не рисовать.

– Разве художник в семье это так плохо?

– Если сразу не Рембрандт, то и позориться нет смысла.

– А в меде сразу не обязательно становиться Пироговым или Склифосовским?

– Не знаю. Наверное, врач в семье – это престижно. Я на радостях не стала уточнять.

– И как после холстов с красками тебе все эти болезни, анализы и человеческие потроха?

– Мне нравится. – Сдержать смех было невозможно. – Особенно потроха. И живые и не очень. Это тоже в каком-то смысле искусство. Только создатель абсолютный гений.

– Нет… мне не понять. Я с детского сада так сильно хотел стать юристом, что родители успели свыкнуться с этой мыслью.

– Ну а как же суды, прокуратура? Это, наверное, интереснее, чем работа адвоката?