На пути в Дамаск. Опыт строительства православного мировоззрения | страница 171



Так значит речь тут идет всего лишь о профессиональном заболевании? Нет, это не то. Ну, может быть, и не без этого, но главное в другом. Его сделала убийцей гордыня помноженная на отчаяние. Это жуткая смесь. Он не только золото начал считать дерьмом, он всех людей начал дерьмом считать. Жизнь ничтожеств перестала для него что-то значить. И тут вылез вместе с рогами проклятый вопрос Родиона Раскольникова: "Тварь я дрожащая или право имею?" Впрочем, Шараевский вспоминает слова Смердякова: "Если Бога нет, то все позволено". Вот тебе, бабушка, и Достоевский.

Нет, им отнюдь не двигало тогда желание совершить для примера безупречное преступление. Ведь преступление-то его было как раз совершенно не спланированным и непродуманным. Даже не сильно умный преступник организовал бы преступление куда лучше. Это была отнюдь не хладнокровно проведенная акция, а самая настоящая истерика.


***


Был чудный пикник на зеленой траве. На той самой траве, которую он выше всего в жизни ценил и до которой ему теперь далеко, как до звезд. Отдыхали четверо: прокурор Шараевский с младшим братом и две дамы, бухгалтер и кассир, возвращавшиеся из банка и имевшие при себе тысяч тридцать. Дамы чувствовали себя в безопасности рядом с прокурором района. Ни кто не собирался умирать и убивать тоже ни кто не собирался.

Это не было продуманное спланированное убийство. Шараевский с его следственным опытом при желании мог организовать дело так, что комар носа не подточил бы. Но они всего лишь перекинулись с братом несколькими словами, после чего было уже трудно отступать:

– Я был для брата непререкаемым авторитетом, он сразу же согласился, и я обязан был оставаться в его глазах сильным человеком. С одной из женщин мы отошли в сторону, я уже держал нож наготове и… не смог. Почувствовал, что это не мое. А брат на меня смотрит и видит, что я слабак. Мы уже попрощались с женщинами, сели в машину и поехали. Вдруг я услышал внутри себя мощный голос: "Стоять!" Я резко развернулся, и мы поехали обратно.

Я убил одну женщину, брат – другую. Мне казалось, что все это делаю не я, что все это не со мной происходит. Когда потом впервые услышал слово "сатана", то всего лишь узнал имя, я уже был с ним знаком.

Преступлению Шараевского приписали корыстный мотив, но это нелепость. Очень ему нужны были эти несчастные 30 тысяч, когда он мог поиметь в десять раз больше, ни кого не убивая и ни чем не рискуя. У него могли быть личные мотивы, помимо корыстных? Да, могли быть, но и это ни чего не объясняет. Любые проблемы он вполне был в силах разрешить без преступления. Ему доставило удовольствие убить? Но он испытал лишь ужас, по природе своей он не убийца. Может быть, он был пьян? Шараевский ни когда в жизни не пил.