Однажды мы с женой были на литургии в Соловецком монастыре. На клиросе пели три стареньких монаха. Это было настоящее чудо. Они пели возвышенно, задушевно и очень молитвенно. Мы прикоснулись к миру подлинной монашеской духовности, то есть духовности истинно православной. Я не помню, какие голоса были у соловецких иноков, конечно, довольно слабые. Я только помню, что молиться вместе с ними было большой радостью. Ради этого стоило прорываться через тоскливый холод Белого моря. На клиросе пели люди, которые неизмеримо духовнее нас, и мы тоже подтягивались за ними, и благодать Божия наполняла душу.
Вот что значит хорошее клиросное пение. Но разве мы заслуживаем такого счастья на каждое воскресение? Не такая архитектура, не такие иконы, не такое пение вполне соответствуют не таким душам. Все это надо терпеть, осознавая, что лучшего мы пока не заслужили. Искажение православной эстетики было одним из признаков, предвещавших крушение империи и революционное безумие. А разве мы сегодня уже преодолели то состояние души, которое породило революцию? Наши души все такие же раздерганные, дробные, далекие от цельной мудрости. Так что, когда приходим в храм, радоваться надо тому, что имеем, а то как бы и это не потерять.
Православный туризм
Когда я пришел к вере, мне нравилось сочетать это новое состояние души с вечным моим стремлением к перемене мест. Я всегда любил путешествия, ну а теперь у меня начались паломничества. Удалось побывать во многих святых местах Руси, о чем до сих пор вспоминаю с удовольствием. И вот теперь я спрашиваю себя: «Зачем ездил? Что хотел? Получил ли я от своих паломничеств духовную пользу? Или одни только приятные воспоминания?»
Как-то, еще в разгар моего паломнического зуда, мой православный друг иронично спросил:
– Ты что по монастырям-то мотаешься? Тебе дома-то чего не хватает? У нас же тут все есть: и литургия, и все таинства, и священники у нас есть хорошие, и хороших православных книг в наших лавках хватает. Что тебе еще-то надо для спасения души?
– Не мы с тобой паломничество придумали, не мы его и отменим, – столь же иронично ответил я.
Не правда ли, я очень красиво его срезал? Люблю так сказать, чтобы оппоненту было уже нечем крыть. Чаще всего у меня получается. И мой друг тогда молча кивнул, не имея, что возразить. А потом я задумался о том, что было основой наших разногласий? Да просто он не любил путешествовать, а я любил. Эта чисто психологическая разница между нами не имела ни какого отношения к нашим религиозным убеждениям, тем не менее каждый из нас объяснял свою позицию мотивами чисто религиозными. Он ссылался на отсутствие в этих поездках религиозного смысла, а я на православную традицию. Так в чем же смысл этой традиции, если смысла-то вроде бы и нет?
