По субботам, когда Холланд работал сверхурочно, Базз иногда приходил пораньше. Я не возражала. Он присматривал за Сыночком, пока я хлопотала по дому. Мне нравилось, что с ребенком играет кто-то еще, кроме тетушек. Но было и кое-что неуютное. На середине какой-нибудь банальнейшей истории шмелиный голос Базза вдруг умолкал, и я знала, даже если стояла к нему спиной, что он смотрит на меня. Я поклялась себе, что не стану оборачиваться. Это стало почти игрой.
Интересно, что думали соседи. Правда интересно. Я забавлялась, представляя, как они шепчутся, что у Перли Кук роман с этим их гостем.
Одним необычно жарким и ясным субботним днем мы вешали белье на заднем дворе. Он подавал мне сырые, пахнущие отбеливателем вещи, а я старалась удержать их против ветра. Белые простыни хлопали на ветру, как поленья в костре. И тогда Базз спросил, нет ли у меня бессонницы.
– Нет, а вот у Холланда – да.
– Бедняга.
У нас с Холландом было две спальни, соединенные проходным чуланчиком. Лайл спал в моей комнате на овечьей шкуре. Холланд спал один. Сон у него был чуткий – он и в остальном был очень чувствительный, – и давно было решено, что ему нужна своя комната. На этом настаивала я. Заботясь о его сердце.
– Он еще с войны не может уснуть, если хоть какой-то звук. Хуже всего дворовые собаки по ночам. Или если кто-нибудь в комнате. И все равно он почти все ночи не спит.
Базз все выжимал белье и подавал его мне.
– В госпитале он, наверное, спал, – сказала я.
– Нам всем давали лекарства, – улыбнулся он.
– А ты начал свое дело.
– Ну, я принял отцовскую фирму. Холланд был моей правой рукой. Потом я путешествовал. Немало. Нужно, чтобы в памяти хранились несколько прекрасных видов. На случай, если опять введут карточки. – Он многозначительно на меня посмотрел.
Я взяла в рот две прищепки и спросила:
– А потом вы поссорились?
Некоторое время он молчал. Наконец сказал:
– Ну, я заработал этот нос.
Я кивнула.
– Очень красиво.
– Спасибо.
– И как ты его заработал?
– Холланд.
Солнце сверкнуло между пузырящихся простыней. Я сморгнула, повернулась к Баззу и увидела, что он закрыл лицо, а солнце выкрасило белым всю его руку.
– Холланд тебя ударил?
Базз лишь смотрел на меня, склонив голову. Холланд повышал голос разве что на радио и никогда ничего не бил, кроме диванных подушек, перед тем как усесться с сигаретой. Но когда-то он, конечно, был другим человеком, обученным стрелять в людей на войне, он пил, пел солдатские песни и стукнул друга по носу.
