Себастьян вздрагивает, и, пока оборачивается, я молю небеса повернуть время вспять, чтобы я не совершал таких глупостей. В начале этого учебного года девятиклассница сунула мне конверт, потом буквально сбежала от меня. В полном недоумении я вскрыл конверт. На ноги мне посыпались блестки. Петельчатым почерком и целой россыпью стикеров девушка сообщала, что мы с ней созданы друг для друга. Я даже имени ее не знал, пока не прочитал в конце странички: Пейдж, с блестящим стикером-сердечком вместо галки над Й. Лишь тогда я понял, что четырнадцать лет – это совсем детское детство.
Здесь и сейчас, дожидаясь, когда Себастьян заговорит… я превращаюсь в Пейдж, в умирающего от волнения ребенка. Притащить сюда еду вдруг кажется жутким, совершенно инфантильным порывом. Какого черта я сюда приперся?!
Себастьян медленно снимает наушники.
Я чуть не умираю от облегчения. Зардевшиеся щеки Себастьяна говорят мне все, что я хочу узнать.
– Таннер? – Себастьян расплывается в улыбке. – Привет!
– Привет! Я тут…
Взглянув на часы на ноутбуке, Себастьян отмечает очевидное:
– Ты ушел с кампуса.
– Разве не все так делают?
– Нет, не все. – Он снова смотрит на меня с легким недоумением.
– Я… принес тебе ланч. – Я киваю на пакет, который сжимаю в руках. – Но сейчас чувствую себя преступником.
– «Панда-Экспресс»? – уточняет Себастьян, приглядываясь к пакету.
– Ага. Знаю, это полный отстой.
– Полный. Но раз уж ты здесь… – Себастьян улыбается. Другого приглашения мне не нужно.
Я достаю из пакета контейнер с лапшой и контейнер с курицей в апельсиновом соусе.
– Еще креветки есть.
– Нет, курица – это здорово. – Себастьян открывает контейнер, стонет, и я замираю. – Спасибо большое. Я так проголодался!
Бывают моменты, не укладывающиеся в голове настолько, что возникает обоснованное сомнение: «А это не сюр?» Бывает, что подобные вопросы не гипербола и буквально на миг ощущается выход в астрал. У меня сейчас так. Я стою перед Себастьяном, и голова кружится.
– Папа называет такую курицу жирной жирухой, – говорит Себастьян, когда я отодвигаю стул и сажусь рядом с ним.
Я хлопаю глазами, стараясь включить мозги и утихомирить пульс.
– Я не расскажу ему про жируху, если ты сам не расскажешь.
– Он ест ее как минимум дважды в неделю, так что ничего страшного! – хохочет Себастьян.
Себастьян ест жадно, вилкой, а не палочками, и умудряется отправить горку лапши в рот, не испачкав подбородок жиром. Есть в нем что-то от чистюли-аккуратиста: он всегда чистый-аккуратный-причесанный. Я оглядываю себя и гадаю, какое впечатление произвожу. Я не грязнуля, но безукоризненным, как у него, блеском похвастаться не могу.
