От центра умертвившись до коры.
В траве с утра замёрзшие плоды,
Во льду блистают лучики светила,
Во тьме хладеют капельки воды,
Во мне погасла и явилась сила.
Душе и сердцу — счастья и печали.
В саду лежат остатки лучших дней.
На плитке холода нарисовали
Следы ушедшей юности моей.
Твой взгляд всё больше прежнего отчаян,
Ты ждёшь чего-то, смотришь в никуда.
Садись за стол, попьём сегодня чая!
Что нужно нам? Заварка и вода!
Садись за стол. Давай заплатишь ты?
Не вынимай бумажник, я шучу.
Чтоб отдохнуть от этой суеты,
За посиделки сам я заплачу.
Как день прошёл? Что нового? Как сам?
Стряслось ли что, раз ты вот так растерян?
Опять молчишь, как чёртов партизан!
Хотя, так даже лучше, я уверен.
Погода — дрянь, противнейшая морось,
Такая чепуха, хоть в гроб ложись.
Давай-ка расскажу я лучше новость,
Немного про свою простую жизнь.
Сегодня у меня к раздумьям тяга.
Что нужно нам для счастья, капитал?
Но где тогда тот богатейший скряга,
Который в тихом счастье умирал?
Чего мы ищем? Славы и печали?
Нам первого достать не удалось,
Второго же по горло нахватали,
Пока любовь искали, словно кость.
Расслабься, друг. Чего ещё желать?
Ты по годам здоров и коренаст,
В твоей походке мужество и стать,
А мне никто и руку не подаст.
Взгляни в окно: лишь морось и ненастье,
Но разве морось не была всегда?
А для обыкновеннейшего счастья
Что нужно нам? Заварка и вода!
Стеклянным снегом обрамилось Рождество,
И я воскрес! И во груди и сердце бьётся,
И вместе с тем внутри явилось божество,
И в темный день я жду её скорей, чем солнце.
В краях степных внезапно оттепель вернулась,
И так звенит в ручьях холодная капель,
И от рождественского снега разогнулась
Лесов величественных ель.
Ведь я сначала был лишь смертию объят,
И денно-нощно я лежал тогда могилой,
Теперь меня единолично вдохновят
Объятья милой.
И для меня отныне самый яркий сон –
Сердец влюбленных бьенье в унисон…
Когда срывался с древа лист, смеялись тени,
И падал в бездну оный, вырванный из жил.
И где-то там, в печальной лужи отраженье,
Он видел век, который, видимо, изжил.
Когда срывался с древа лист, кричали птицы,
И чёрный ворон вихри вил своим крылом.
Ах, если б мог тот лист весною возродиться,
А не томиться в муках смерти под окном.
Когда срывался с древа лист, собака выла
И так скулила, будто день её настал,
И лист упал, и этот лист пронзили вилы,
И отнесли его догнить на сеновал.
Когда срывался с древа лист, погасло солнце,
И не согрело его тело на земле.
И только лист упал на плитку у колодца,
