Желая сгладить ситуацию, я усмехнулся.
— Ты бы ей понравилась. Маме так и не удалось заставить меня регулярно есть овощи. И нерегулярно тоже.
— Тогда почему ты ешь их со мной?
Я с недоумением посмотрел на свою почти пустую тарелку.
— Может потому, что ты их приготовила? Ты каждый вечер делишься со мной своей компанией и едой. С моей стороны было бы невежливо не есть их. — Я помолчал. — Кроме того, у тебя они получаются вкусными, а мама превращала их в непонятно что. Даже не знаю, оставались ли в них какие-нибудь витамины после ее стряпни. Но зато она готовила потрясное мясо в горшочках.
Кортни рассмеялась. Меня порадовал этот звук — я не хотел, чтобы она грустила.
Смакуя каждый кусочек, я молча доел свой ужин.
— Что насчёт тебя, Кортни? Ты говорила, что после смерти мамы, ты готовила для своего отца и брата. Они ели овощи как хорошие мальчики? — поддразнил я, надеясь узнать побольше. — Они должны были быть в восторге, что ты готовила для них. Везёт же некоторым!
Кортни молчала.
— Они, конечно, ели то, что я готовила, но относились к этому иначе, чем ты.
Я фыркнул.
— Почему?
— Они всегда находили недостатки и в моей стряпне и во мне самой. Я никогда не была дочерью или сестрой, которую они хотели. Я так и не смогла соответствовать их требованиям, чтобы ни готовила.
Боль в голосе Кортни была такой явной, что я почувствовал непреодолимый зуд перелезть через забор и успокоить, утешить ее. Я знал — она пока не готова встретиться со мной, но всё же жалел, что не купил лестницу и не мог добраться до нее.
— Кортни…
— Не надо, — умолял она. — Ничего не говори.
Я разочарованно покачал головой — она снова закрывалась от меня.
— Натан, ты скучаешь по своей семье?
— Каждый день.
Её голос был хриплым и злым.
— А я нет. Ни капли. Каждый день, проведенный без них — хороший день.
Мне нечего было сказать.
— У тебя остались приятные воспоминания? Смех и счастливые времена? Праздники?
Это было давным-давно, но воспоминания и правда были хорошими.
— Да.
— Береги их. Мои счастливые воспоминания закончились, как только мне исполнилось восемь лет. После этого моя жизнь стала жалкой.
— Хочешь… поговорить об этом?
Я слышал, как Кортни встала.
— Я не хочу даже думать об этом. Ты доел?
Молча, я взял свою тарелку и подошёл к забору. Я слышал, как Кортни поднялась по лестнице, и поставил свою тарелку на карниз.
— Кортни… — с мольбой в голосе, сказал я.
— Что, Нат? — Её голос звучал устало, даже измученно.
Я постучал пальцем по верхней части забора и протянул свою руку.
