В моей комнате чуть слышно пахло одеколоном Лэндона. Вдохнув этот запах, я ощутил липкую тревогу.
Вообще-то я собирался «выпустить пар» перед сном.
Но субботний вечер в Портленде равнялся воскресному утру в Иране, а значит, Сухраб уже проснулся.
И ответил на звонок всего через пару гудков.
– Привет, Дариуш! Chetori?
– У меня все хорошо. А у тебя? Чем сегодня занимался?
– Мама приготовила куку сабзи[11], и мы пошли в гости к Маму.
– Как она?
– Нормально. У них дома очень тихо. Бабу все время спит. Маму говорит, он почти ничего не ест.
Грудь сдавило, а в голове промелькнула ужасная мысль, что ожидание куда хуже смерти.
И всем станет легче, когда Бабу тихо скончается.
Я ненавидел себя за такие мысли.
Мне было очень стыдно.
– Что случилось, Дариуш?
Я помотал головой и прикусил губу, чтобы не расплакаться.
Что за человек будет так думать о своем дедушке?
– Дариуш?
– Извини. – Я прочистил горло. – Меня посетила очень нехорошая мысль.
Несколько секунд Сухраб молча сверлил меня взглядом.
– Со мной иногда тоже такое случается.
– Ага. – Я шмыгнул носом. – А как в школе?
Сухраб вздохнул.
– Маман не хочет, чтобы я туда ходил.
– Но почему?
– Дядю Ашкана в последнее время донимает полиция. Маман беспокоится, что ко мне тоже привяжутся.
У дяди Сухраба был свой магазин в Йезде.
– Но что им нужно?
– Не знаю, Дариуш. Иногда они просто делают что хотят. Чтобы напомнить людям о своей власти. Или потому что люди несчастны и можно всю вину свалить на бахаи.
– Мне очень жаль, – сказал я, а потом добавил: – Я бы хотел, чтобы ты был здесь.
Сухраб грустно улыбнулся.
– Иногда я тоже об этом мечтаю.
– Правда?
– Да. В Иране бахаи очень сложно поступить в университет. Обеспечить себе достойное будущее. И еще нас призывают на военную службу. – Сухраб пожевал губу.
Мы с ним уже обсуждали иранскую призывную армию. И мне было невыносимо думать, что военная служба дамокловым мечом висит на Сухрабом.
И что ему приходится беспокоиться за свое будущее.
По сравнению с его проблемами мои казались мелкими и незначительными.
– Сестра моей мамы покинула Иран. Ее зовут Хале Сафа. Они с семьей уехали в Пакистан и получили статус беженцев. Сейчас они живут в Торонто.
– Ничего себе.
– Папа никогда не понимал, зачем кому-то уезжать из Ирана. И я с ним соглашался. Но теперь я часто думаю о Хале Сафа.
– Ты тоже хочешь уехать?
– Не знаю. Но я бы хотел поступить в университет в США.
– Я бы тоже хотел, чтобы ты здесь учился.
Сухраб снова покусал губу.
