.
Настоящая скука отрывает человека от его обыкновенной сосредоточенности на конкретных сущих и рассеивает его сознание в ощущении того, что сущее бытия как целого открывает себя ему.
Но такое откровение влечет за собой тревогу и ужас. Так как частью процесса растворения конкретных сущих в неразличимости является растворение собственного ощущения себя уникальным индивидуальным сущим. Мы ощущаем, что сущие растворяются в неразличимом бытии, и в то же время мы ощущаем, что наша собственная идентичность соскальзывает в нечто, не обладающее никакими особенностями, то есть становится ничем. Это беспокоит.
В ужасе «земля уходит из-под ног». Точнее: «Ужас уводит у нас землю из-под ног, потому что заставляет ускользать сущее в целом. Отсюда и мы сами – вот эти существующие люди – с общим провалом сущего тоже ускользаем сами от себя. Жутко делается поэтому в принципе не „тебе“ и не „мне“, а „человеку“»[82].
Это ощущение ужаса, которое приходит вместе с ощущением растворения всех сущих, включая собственное, было для Хайдеггера метафизически очень правильным состоянием, потому что действительно в такие моменты человек может представить вкус смерти, ощущение аннигиляции своего сущего, ускользания в ничто, а вслед за этим и ощущение приближения к метафизическому центру бытия.
Поэтому человек ни в коем случае не должен поддаваться одолевающему его смятению и бегством спасаться от ужаса, прячась в безопасности своей мелочной повседневной жизни. Нужно принять свой ужас и отдаться ему, так как «ужас, сопутствующий дерзанию»[83], это эмоциональное состояние, которое подготавливает человека к величайшему откровению. Это откровение об истинном смысле иудеохристианской и гегельянской метафизики.
В состоянии ужаса мы чувствуем, что бытие и ничто тождественны. Это то, что упустила философия, выросшая из античной традиции, и то, к чему отчаянно стремились все философии, отличающиеся от античной модели.
«Ничто, – писал Хайдеггер, – не составляет, собственно, даже антонима к сущему, а исходно принадлежит самой его основе. В бытии сущего совершает свое ничтожение Ничто»[84]. Хайдеггер приписывал Гегелю заслугу возрождения этого утерянного западной традицией знания: «Чистое бытие и чистое ничто есть, следовательно, одно и то же»[85]. Это утверждение Гегеля верно». Гегель дошел до этой мысли, пытаясь вдохнуть новую жизнь в иудеохристианскую историю о сотворении мира, согласно которой Бог сотворил мир из ничто. Как сформулировал Хайдеггер, подтверждая этот иудеохристианский постулат: каждое сущее, если оно «есть само сущее, есть сверх того ничто»
