Роняя оружие и пожитки, молотя в воздухе конечностями в поиске опоры, Алька полетел с крана вниз. Туда, где колыхался кругами асфальт, словно залитый невидимо-прозрачной водой. Или это разгорячённый разум подбрасывает теперь ложное воспоминание?
В деревню Алька сразу заходить не хотел.
Просто из осторожности, а вовсе не из-за каких-то там дурных предчувствий, как съязвил Азраил. Внешний вид перекошенных грязных домов издали сулил неприятности.
Женщина была прибита к столбу толстыми ржавыми гвоздями. Тело специально расположили под таким углом, чтобы под собственным весом оно растягивало раны и само причиняло себе страдания. Но только болезненные, не слишком сильные, чтобы жертва не умерла и даже не слишком быстро теряла сознание.
Сверху раны облили едким раствором. И вообще, повсюду на теле можно было заметить следы пыток. Над ней изуверски издевались, а на столб подвесили под самый конец, уже не для развлечения, а лишь стараясь продлить муки.
Когда Азраил шагнул из проулка на площадь, стало ясно, что дьяволов местные жители ещё никогда не видели. Тощий старикан в чёрной рясе с красными символами на груди и спине, суетившийся у лобного места, заметил путников первым. Заунывная песня, которую он горланил у пыточного столба, оборвалась.
Чумазый мальчишка-оборванец с вилами, поставленный, должно быть, для охраны орудия пытки, бросил своё оружие и с воплями унёсся прочь. Второй охранник, постарше, тоже занервничал, но сохранил самообладание. Только когда монах (или кем там был старикан в рясе) кивнул ему, мужчина тоже побежал. В противоположную от мальчишки сторону, к домам, и не с паническими воплями, а с вполне осмысленным призывом: «Сатана! Сатана явился за своей ведьмой! Поднимайтесь на бой с сатаной!»
— Тебя повысили, — отметил Алька. — И сейчас придут бить.
Азраил никак не прореагировал. Со спокойным лицом он разглядывал женщину и её мучителя. Сам Алька, как обычно, главное заметил не сразу, не с первого взгляда понял, что происходит. Когда, наконец, наткнулся взглядом на столб и осознал увиденное, улыбка стёрлась с лица, а голос сорвался.
— Что это? Почему? — ничего больше выговорить он не сумел.
Дыхание перехватывало. Но если бы слова, интонации голоса имели магическую силу, старик в рясе промёрз бы в тот же миг до костей.
— Изыди! — монах вскричал и поднял над головой продолговатое железное устройство: округлое, с рукоятью и гардой в середине, чуть подлиннее жезла, но покороче посоха. — Сгинь, проклятый слуга зла! Прихвостень тьмы, не смей обращаться ко мне!
