Я не знала, что ответить. Гостя звали Джорджем, и я была уверена, что мы никогда раньше не встречались.
— Зато я вас очень хорошо помню! — заявил не то новый, не то старый знакомый. — Вы жили в сорок первой квартире, у вас был большой сиамский котик, которого вы водили гулять на поводке, а ваш папа был совершенно седой, буквально белый, хотя ему тогда было, наверное, всего лет сорок.
Точно, наш Тихон вырос в одной семье с немецкой овчаркой и считал себя по крайней мере наполовину собакой, особенно когда грыз говяжью косточку, а покойный ныне отчим поседел в молодости, другим я его не помню и даже не видела на фотографиях.
— А мы жили в шестьдесят третьей, в четвёртом подъезде, — Джордж замолк, будто давая мне время вспомнить.
Четвёртый подъезд… кто же из сверстников там жил? Марина со смешной фамилией Мартышко жила на пятом, две сестрички-близняшки на первом… Как же я могла забыть!
— Боже! Никогда бы не узнала! Юра, верно?
Человек заулыбался. В детстве ему не было места в наших развлечениях. Тогда он передвигался на инвалидной коляске, в школу не ходил, учителя посещали его на дому. В хорошую погоду он обычно сидел в большом палисаднике под окнами своей квартиры, что-то читая, в то время, как мы играли на площадке по другую сторону нашего дома. Мальчишек подходящего возраста во дворе почти не было, с девочками ему было неинтересно, и так получилось, что единственным приятелем у него оказался Санька, мой сосед из третьего подъезда. В начале девяностых Юра с матерью уехали в Штаты, и вскоре о незаметном подростке все забыли.
— Знаешь, — мы с Юркой незаметно перешли на «ты», — в Америке девяностых годов был далеко не рай. Я там впервые увидел спящих на улице нищих и бездомных. Правда, Армия Спасения — христианская благотворительная организация — обеспечивала их горячей пищей и тёплыми одеялами, это было так непривычно для меня, советского ребёнка. А ещё меня удивляло, что все меня хвалили и поддерживали за вещи, которые мне казались совершенно естественными. Например, за то, что я в свои семнадцать лет уже успел окончить среднюю школу, учитывая мои проблемы со здоровьем, или за то, что много читал. Жили мы сначала очень бедно. Мать нанялась уборщицей на фабрику, а через год, когда сносно подучила язык, стала работать там же в цеху. А я на своей шкуре ощутил, что значит быть инвалидом в Америке, — он рассмеялся. — Да, очень важно, какая у тебя медицинская страховка. Но в моём случае помогли благотворители. Первым делом меня усадили в нормальную коляску и стали учить, как ею пользоваться. Я пытался объяснить, что много лет передвигаюсь в кресле, но мне посоветовали забыть всё, что знал раньше, и использовать новые знания. Так я узнал, что такое «безбарьерная среда» — пандусы для инвалидных колясок, особые лифты в домах, подъёмники в метро, специально оборудованные автобусы, стоянки для инвалидов и многое другое. Через год я купил себе первую машину, на ручном управлении, а ещё через три года поменял её на обычную. Я к тому времени уже ходил. Как я научился — это долгий и в прямом смысле слова болезненный рассказ, но, тем не менее, это случилось. Ни у кого на шее я не сидел, приходилось работать и кассиром, и на конвейере, и даже нянькой: никого не удивлял человек с ограниченными возможностями на таких должностях. Но в один прекрасный день я подумал и твёрдо решил получить высшее образование. Чего мне это стоило, ты можешь себе только представить. Зато я быстро адаптировался, когда понял, что такие, как я, в Штатах имеют возможность защищать свои права, получать особые услуги и специальные условия, а это даёт очень много плюсов в жизни.
