Пока наши дела шли своим чередом, мобилизационная истерия вокруг нагнеталась с нарастающей силой. Желающим служить добровольцам, рвущимся на передовую, военкоматы, как правило, отказывали. Зато массово и хаотично повестки рассылались мирным экономистам, инженерам, программистам, преподавателям и журналистам. Кто-то старался уклониться от получения, кто-то уехал из страны, кто-то срочно обзаводился медицинскими диагнозами. Тем не менее, очень большое количество представителей обоих полов более или менее охотно отправлялись в армию.
Второй социальный кошмар я увидела в вагоне метро.
— Глянь, какая сцена «Прощание славянки». Прямо сливочным маслом по домотканому холсту, — толкнул меня локтем в бок Семён.
Я посмотрела и подумала, что попала в какой-то социально-фантастический фильм.
Эта парочка привлекла не только наше внимание. На них смотрели все: кто-то с умилением, кто-то, но таких было мало, с отвращением. Он и она, ближе к тридцати годам, оба высокие, стройные, фотогеничные. Она на пятом-шестом месяце беременности, одета и обута откровенно бедно, хотя с тех пор, как секонды расплодились по всей стране, покупка одежды и обуви перестала быть проблемой даже для малообеспеченных семей. Он в новом с иголочки камуфляже-пикселе, в дорогих тактических ботах, обутых впервые: на них не было видно ни пылинки, на плечах вещмешок, в руках ещё какой-то военный скарб. У него торжественно-печальное выражение лица, она с неприкрытой гордостью поглаживает заметно округлившийся животик…
Ощущение того, что я нахожусь в каком-то фантастическом фильме, накатывало всё чаще. Кто-то из старых знакомых сделал мне замечание за то, что я говорю по-русски. Я мгновенно перешла на испанский. Общение с этим человеком быстро сошло на нет. Один из контрагентов оказался недоволен тем, что мой личный имейл расположен в домене. ru. В тот же день у нас стало на одного контрагента меньше, благо, рынок пока позволял нам перебирать. Мой бывший одноклассник, у которого мать — этническая молдаванка, а отца никто никогда не видел, объявил себя представителем титульной нации и стал публично жаловаться на то, как его все предыдущие сорок лет унижали и гнобили. Правда, он упускал тот факт, что щемили его в основном за мелкие кражи у своих же товарищей.
Что ж, увидеть мне пришлось многое. И евреев, приветствующих установку памятников убийцам их предков. И толпы русскоязычных граждан, которые публично заявляли, что считают правильным то, что, несмотря на миллионы носителей русского языка в стране, государственным языком должен оставаться только один — титульный. И ещё многих и многих из числа тех, кто забыл нашу истинную историю и стал жить под сенью придуманной истории и искусственной памяти.
