— Развлекаетесь в рабочее время? — вроде как дружелюбно спросил Иван Аркадьевич, но Зоя мигом дезертировала из кабинета, бросив и фикус, и меня, предательница.
— Да нет, — развела я руками, — Зоя ругать приходила, что я собрание пропустила вчерашнее.
— Это где пропаганда по Олимпиаде? — уточнил Иван Аркадьевич и покачал головой. — Нехорошо, Лидия Степановна. Собрания посещать надо. Тем более кандидату в члены Партии.
— Виновата, — покаялась я, правда без особого раскаяния.
— Как тут дела обстоят? — задал главный вопрос Иван Аркадьевич, нимало не поверив в мой условно-виноватый вид.
— Да нормально все. — ответила я. — Вроде бы.
— Нормально? — с каким-то непонятно веселым задором переспросил он, пристально взглянув на меня. — Нормально, говоришь?
— Ну, да… — протянула я и для убедительности похлопала ресницами.
Что-то мне его поведение не сильно понравилось. Но выяснять не стала. Захочет — сам расскажет. Это же он специально сейчас туману напускает, чтобы я выпрашивать начала, а он за это с меня что-то стребует. Знаем, проходили. Еще в той, прошлой жизни.
В общем, промолчала я.
А после обеда с работы я отпросилась.
И сейчас бежала по оживленному проспекту в институт сдавать документы.
Иван Аркадьевич мое решение поступать в педагогический решительно осудил, так как в этом случае целевое направление мне было не положено. Закон такой. В мою способность поступить самостоятельно Иван Аркадьевич категорически не верил. Да и я, кстати, тоже сильно сомневалась. Но душа требовала, и я повелась, так сказать, по зову сердца.
Кузница высококвалифицированных советских педагогических кадров располагалась в старом графском особняке, выполненном в легкомысленном стиле рококо. Поежившись под неодобрительными взорами бородатых мраморных титанов, которые мало того, что дресс-код советского учителя отнюдь не блюли, так вдобавок были плотно окружены гроздьями голозадых херувимов и нахально выставляющих напоказ свои бубенцы серафимов.
Очевидно, во всем этом был какой-то высший идеологический смысл, я не уловила. Или же всем было пофиг. Тем не менее, толкнув массивную дверь, я очутилась в святая святых.
По ушам ударил веселый и суетливый шум. Здесь царили азарт и молодость. Все куда-то бежали, торопились, переговаривались и были ужасно заняты. Понять что-то в такой суматохе было невозможно. Никаких табличек или информационных баннеров в помощь абитуриентам не предлагалось.
Я поймала за рукав какого-то тощего прыщеватого очкарика и попыталась узнать, где тут находится секретарь приемной комиссии. Очкарик пробормотал что-то невразумительное, его кадык укоризненно дернулся, и он махнул рукой вроде как влево.
