— С превеликим удовольствием, — улыбнулась соседка.
Я зависла, переваривая информацию.
— Слушай, Лида, — вкрадчивым голосом вдруг сказала Римма Марковна и я напряглась. — Я тут подумала… а забирай-ка ты Свету к нам. Ты все время на работе, занята, это понятно. А мне все равно делать нечего, вот и буду ее воспитывать. Своих детей и внуков бог не дал, ты тоже не торопишься, так хоть ее поднимем. А то нехорошо это, когда при живых родителях дитя в детдоме будет…
Я промолчала.
Утро было … как бы это помягче сказать… ранним и преждевременным. Небо с одной стороны уже порозовело, а с другой все еще оставалось мутно-серым, в котором робко догорали последние звезды. От росы было сыро и зябковато. Запах гудрона с соседней стройки перебивал сладковатый аромат листьев ивы.
У подъезда под кустом калины на лавочке понуро дремал Петров почему-то в плюшевой жилетке на голое тело и застиранных цветастых труселях. В руках он держал скрученную толстой колбаской газету, которую бережно прижимал к животу.
Я подошла ближе — с куста порхнула заполошная птичка, обдав Петрова холодными росяными каплями, тот всхрапнул, с присвистом, однако не проснулся, и машинально прижал газету еще крепче.
— Федя, — осторожно позвала его, чтоб не напугать.
— Чо? А? — подхватился тот и ошалело закрутил головой.
— Доброе утро.
— А-а-а-а, Лидка, это ты, — узнал меня Федор, заодно щедро обдав крепким многодневным перегаром.
— Ты что тут делаешь? — спросили мы друг друга одновременно и замолчали.
Где-то вдалеке, со стороны предместья, прокричал одинокий петух, но его голос тут же утонул в грохоте трамвая.
— Сплю я тут, — пояснил Петров и потер заросший густой щетиной подбородок. — А ты?
— К Горшкову вот пришла. А почему ты на улице спишь?
— Ты что, думаешь, я тут из принципа сижу? Или из-за отчуждения от общества и тотального одиночества, а?! — сердито вскинулся Петров и пожаловался, почесываясь. — Все проще, Лидка. Ключ я где-то потерял. Раньше у нас под ковриком всегда запасной был, а теперь вот нету.
— А ты постучаться не пробовал? — хмыкнула я.
— Так нету же дома никого! — досадливо крякнул Петров, — Грубякины на дачу на все лето умотали, я Ольгу ждал, думал, она придет, а она опять всю ночь где-то шляется…
— А Горшков?
— Да заболел твой Горшков, — зевнул Петров и поёжился.
— Я знаю, что заболел, — перебила я, — но он же дома. Мог бы открыть.
— А и нет его дома, — начал аккуратно разворачивать газету Петров. — У мамашки своей отлеживается.
