— Принесла завтрак и решила узнать, может быть что-то нужно?
На самом деле нужно, и очень- очень… То ли из-за стеснения, то ли не хотелось, но спросить про туалет, я забыла… И совершенно не смущаясь заявила:
— А где у вас дамская комната?
Глаза у девушки распахнулись, она непонимающе переспросила:
— Какая комната?
Так тяжелый случай:
— Где у вас туалет?
— Что? — не понимая, переспросила она.
— Боже! У вас что туалетов нет? Как же вы нужду справляете? — начала паниковать я.
— Вы про отхожее место спрашиваете?
Отхожее или не отхожее я не знаю, приподняла еще одну попытку объясниться:
— Там можно облегчиться?
Она покраснела, но мотнула головой.
— Веди! — скомандовала я.
Глава 16
Я вернулась в палату под впечатлением, зияющая дыра в деревянной коробке — это туалет? Но всё-таки лучше, чем открытая местность. Завернула за печку, к лохани, помыла руки и подошла к столу. Сняла с мисок ручник. Ммм… на завтрак у меня был какой-то отварной овощ, чем-то напоминающий сладкую редиску, отварные яйца, хлеб и какой-то отвар из ягод и трав, очень приятный на вкус. Я всё съела, может быть свежий воздух так влияет… А воздух действительно отличался от городского, какая-то свобода чувствовалась в нем. Да, за всю свою прожитую жизнь в городе, именно сейчас, находясь неизвестно где, неизвестно с кем, я чувствовала себя свободной. Как будто камень с груди сорвали или крылья развязали…
В дверь снова постучали, на пороге стоял Ермил Финистович, лицо его было уставшим, как будто он провел несколько бессонных ночей. Он не стал заходить, а лишь обвел меня взглядом и сказал:
— Саша, мальчик пришел в себя и просит увидиться с тобой.
Я тут же вскочила с кровати и направилась в его сторону. Мы вышли, долго шли по коридору, затем завернули в какой-то проход, ведущий в другое здание, здесь было холоднее, и стены были не бревенчатые, а каменные. Снова череда коридоров, зачем так далеко друг от друга строить? Подошли к высокой стальной двери, чем-то напоминающую, входные двери подъездов. Только цвет у двери был странный — серо-буро-малиновый в золотистых искорках. Вольгович достал свой непонятный прибор, надавил на него, он загорелся, словно фонарик, нарисовал какие-то непонятные знаки и с двери стала сползать эта непонятная краска, оставляя после себя чистый металлический блеск.
— Это что, магия? — удивленно спросила я.
— Можешь и так называть, — сухо ответил Вольгович, дернул за ручку и продолжил, — а ты способная девочка!
