Я хмыкнул. Догадался, значит, что кладовщик хотел сапоги отжать, ну вот пусть хоть с моего костюма чего нить поимеет. Хотя костюм то был по здешним меркам очень даже приличный, портки глаженные, крашеные в чёрный цвет, рубаха почти белая, сюртук с карманами, на пуговицах, тоже чёрный. Почти как у помещиков.
Думаю, что унтер щас голову ломает, какого я сословия. Вроде должен быть крестьянином, представился то я ведь без фамилии, а одет как барин. И вон сапогами раздариваюсь, а мог бы продать. За те же десять копеек. Не цена, конечно, но податное население и этому радо.
Форма висела мешковато, но ничего иголка нитка есть, подошью. Сложил аккуратно «гражданку», достал из вещмешка сменную одежду, тоже сложил. Оставшиеся продукты роздал товарищам, мешок опустел. Остались только мыльно рыльные принадлежности, (самодельная зубная щётка и самолично же молотый мел, мыло тут я ещё нигде не видел), да пошивочный материал. Отпросился у командира и побежал на склад. На складе была суета, рекруты получали обмундирование. Кладовщик меня заметил и пальцем поманил к себе.
— Ну, что передумал?
— Нет, дядя Савелич, мне командир велел гражданку к вам снести, ибо она не по уставу, и хранить мне её нельзя.
Савелич хмыкнул, пересмотрел одежду, сунул её под стол. Посмотрел на меня, улыбаясь, а я на него преданными глазами. Уверен, что и кладовщик, и унтер найдут куда сбагрить нечаянную халяву. Ну и дай то Бог, всем надо жить, а на казённых харчах — не пошикуешь. На обратном пути я думал, что надо бы напомнить моим рекрутам о нашем договоре про бесплатные обеды, вернее про обеды в долг. То, что им их помещик выделил крупы и сухарей, не отменяет тот факт, что сдабривали мы их моим личным салом, мясом и рыбой. Заартачатся, дам в глаз, всем. Альтруизм хорош при социализме, а сейчас «простота хуже воровства». Не заартачились, признали, что с каждого по семнадцать копеек. Итого у меня пять рублей десять копеек наличными и пятьдесят одна копейка в виде «ценных бумаг» — почти годовое жалованье рядового.
И началась наша учёба, я выступал в роли манекена. Унтер отдавал команду, я выполнял, остальные рекруты повторяли за мной. А сержант ходил между солдатами и раздавал подзатыльники. И это было на много эффективней, как если бы сам сержант и показывал, и проверял, кто и как выполняет. Понятия зеркального отражения тут ещё не знали. Если бы сам сержант стоял к рекрутам лицом и поднимал левую ногу. То весь строй поднимал бы правую, и был бы абсолютно уверен, что поднимает левую. А так поставил меня, перед строем, дал команду и ходи, проверяй, да раздавай тумаки непонятливым.
