— Я тебе сегодня ничего не скажу, все это так неожиданно, — ответила она.
Корчагин поднялся.
— Ложись, Тая, скоро рассвет».
Я привела этот эпизод из романа потому, что лучше, красивее я не смогу рассказать о том сокровенном для меня моменте — о начале нашей совместной семейной жизни.
Конечно, роман — не биография Николая Островского. Об этом он не раз писал и говорил. «Решительно протестую против отождествления меня — автора романа «Как закалялась сталь» — с одним из действующих лиц этого романа — Павлом Корчагиным…» И снова та же мысль в письме к секретарю ЦК комсомола Украины С. И. Андрееву:
«Ты понимаешь, Сережа, несмотря на все мое сопротивление, десятки писем и статей моих, все же книга «Как закалялась сталь» трактуется как история моей жизни, как документ от начала до конца. Ее признают не как роман, а как документ. И этим самым мне присваивается жизнь Павки Корчагина…
Когда я писал эту книгу, я не знал, что так все получится. Мной руководило лишь одно желание — дать образ молодого бойца, на которого равнялась бы наша молодежь». Однако Островский не отрицал, что роман в какой-то степени автобиографичен. В том же письме Андрееву он писал: «Конечно, я вложил в этот образ немного и своей жизни…»
Сейчас я не ставлю перед собой этой задачи — разобрать, в какой мере роман автобиографичен. Это большая работа. Мне же хочется просто поделиться с читателем воспоминаниями о жизни близкого мне человека, человека большого мужества, сумевшего побороть болезнь и написать неумирающий роман «Как закалялась сталь».
В ноябре 1926 года мы стали мужем и женой. Наш союз мы должны были скрывать, так как отношения Николая с моим отцом обострялись все больше и больше. Мы еще не находили выхода, еще не знали, где и как будем жить. Но для меня было ясно: без Коли я жить не могу.
Мы взаимно дополняли друг друга. Я по натуре энергичная, но стеснительная и немного замкнутая. Николай в противоположность мне был общительным и смелым. Пошутить и посмеяться любили оба.
Его оптимизм передавался и мне. Не хотелось верить, что человек в 22 года будет побежден болезнью.
Под влиянием Николая я становилась тверже и смелее. Казалось, что я все смогу, все вынесу. Меня ничто не страшило. На здоровье я не жаловалась.
Мы много говорили о будущем, о нашей счастливой семье, о детях.
Николай мечтал вернуться к комсомольской работе, к самостоятельной жизни.
А жизнь была пока безрадостной. Средств к существованию Николай не имел. «Чертова страхкасса… — писал Николай в Харьков П. Н. Новикову 20 мая 1927 года, — до сих пор (как ты ходил) не выслала в Новороссийскую страхкассу инвалидного дела, а здесь не дают денег!..» Правда, пенсия в 35 рублей 50 копеек не решала вопроса, но все же и это помощь. Я кончала курсы кройки и шитья и временно работала в швейной мастерской. Я понимала: пока я дома, нам нечего беспокоиться. У родителей было небольшое хозяйство. Вскармливался поросенок, были куры, утки. Но это нас не держало. Мыслями мы уносились далеко.
