Танатос видит глаза всех офицеров и служащих, собравшихся на мостике. Он читает их, как открытую книгу. Зеркало души, а?
Он уже выучил, как расширяются зрачки от страха или шока, а как — от возбуждения. Умеет, собственно, и различать смесь первого со вторым, даже по лёгким сокращениям мимических морщин. Ещё он знает отстутствующий взгляд, направленный внутрь. Он не силён в метафорах, но для личного пользования назвал бы такой взгляд: “Я смотрю, но я ничего не вижу”.
В Коалиции Альдо очень многие смотрят именно так.
Ещё есть язык отведённых глаз. О, это очень любопытное явление! Открыв его для себя, Танатос обнаружил множество новых граней. Это особый язык, в нём тоже свой внутренний код, интересный и глубокий. Отведённые глаза — этот жест имеет очень много возможных граней, которые надо различать.
“Я не здесь”
“Я в этом не участвую”
Это банально. Это не то, что всегда ищет Танатос.
“Я прячу глаза, потому что в них слишком много отразится. Я против, но я ничего не могу сделать. Я совершенно беспомощен, но не хочу это признавать, потому что единственный иной доступный выход из этого неприемлем для меня. А все другие — ещё хуже, чем неприемлемы.”
Это признание, которое Танатос всегда искал, ловил, как фотосинтезирующее растение ловит свет. Просто чтобы…
Он и сам не знал, почему. И раздумывать на эту тему не хотел.
Правда, там, за границей всех этих метафор, остаётся ещё одно, что врежется в память, что останется с ним навечно. Не его выбор, но то, что ему никогда и никак не забыть.
Глаза жертвы.
И сегодня Танатос испытывал сожаление и досаду, потому что эти глаза напротив, несмотря на туманящую их боль, были слишком… живыми. Злыми. Смелыми.
— Я тебя не боюсь, — пробормотал мальчишка испачканными алым губами. — Я не боюсь тебя, бесчувственная кукла.
Не бесчувственная. Хотел бы он... Но нет, увы.
В этом-то и проблема.
Мальчишка сделал выбор. На вкус Танатоса, неприемлемый. Так бессмысленно… Мог ведь попробовать выкрутиться. Танатос бы даже помог, по крайней мере, в пределах возможного. Но теперь ничего не сделаешь… Очень бессмысленно. Он точно знал, ради чего они это делают, но бессмысленность, с которой умирали перед ним самые смелые и честные, почти что причиняла боль. И, возможно, Танатосу хотелось придать всему этому хоть немного смысла. Хотя бы чуть-чуть…
В этом нет ничего профессионального, ничего разумного, ничего правильного. Это ошибка, как с Ли, но Танатос не мог удержаться. Он, глядя в эти глаза, позволил на миг в своих собственных отразиться чему-то большему. Больше, чем оружие, больше, чем кукла… Он никогда не был хорош в эмпатии и телепатии, в отличие от остальных богов Нового Олимпа, но кое-что всё же мог.
