Если не весь, то что-то точно. Но Тео даже не косится на меня. Похоже, он ощущает напряжение, сверлящее мои виски, и понимает, какие эмоции я всеми силами стараюсь скрыть. Сын Бирди совершил глупую ошибку, протянул руку к пограничным деревьям. А мой муженек добровольно выходил за ворота. Из ночи в ночь, пока я – думая, что он здоров и в безопасности, – спала в нашей общей постели. Впрочем, меня тревожит не только это, но и то, что сообщила мне подруга. С деревьев снова облезает кора.
Вязовая ветрянка совсем близко, у наших границ. Она медленно, но верно завоевывает нашу долину. Я оглядываюсь по сторонам – ищу Би. Но сестры среди собравшихся нет. Она все еще с Леви, в его доме на дальней окраине поселения. Они часто встречаются перед собраниями. Би дает Леви советы и указания к действию. Но я знаю: она передает ему не только остроту своего ума и восприятия. Она отдается ему вся.
Би
Дом Леви на восточной оконечности поселения пахнет влажной сосновой древесиной, мхом, обросшим крышу, и льняным бельем, недавно постиранным одной из тех женщин, что регулярно убираются и поддерживают порядок в жилище Леви. Сам он как предводитель нашей общины от этих обязанностей освобожден. Леви живет в одном из самых больших домов в Пасторали – усадьбе, построенной в этом лесу первыми поселенцами еще до их бегства и невозвращения.
Сидя на диване, я поглаживаю ладонями шерстяную материю; пальцы привычно скользят по повторяющимся квадратикам узора. Я уже множество раз ощущала эту ткань оголенной кожей, лопатками и тазом, и она всегда оставляла на моем теле свежие отметины. Мой собственный узор. На этом диване Леви раздевал меня и целовал. И шептал вещи, которым никто другой не поверил бы. Моя любовь к нему почти болезненная: отчаянная, нуждающаяся, изливающаяся слезами на пол, глубокая, сопряженная с горечью.
Леви был со мной в тот день, когда я ослепла. Мы лежали на спине на лугу, едва касаясь пальцами ног кромки пруда, и Леви водил большим пальцем по моей ладони, нашептывая какую-то историю. Какую – я сейчас уже не скажу. Деревья над нами заколыхались, и я – как мне помнится – засмеялась, приняв мерцающие призмы света за игру летнего солнца. Я подумала, что небо на минуточку сошло с ума, но потом моргнула, и на меня накатила мощная волна паники. Словно земля вздыбилась, и меня подхватило течение огромной широкой реки, а доплыть до берега уже не было возможности. Эта река отняла у меня разом весь зримый мир, да так быстро, что я даже не успела обвести его взглядом. Одним, последним взглядом. «Я ничего не вижу!» – вскричала я и не узнала свой собственный голос: он противно дребезжал от ужаса.
