Разбудил его конский топот. Мимо пролетели гусары и в один момент скрылись из глаз; рядом стоял гусар из артиллерийской роты Тучкова, держа в поводу двух лошадей. Он пояснил, что все генералы уехали, никого не осталось, а это был арьергард наших войск. Морщась от боли, капитан взгромоздился на лошадь и поскакал догонять свою роту.
Лагерь теперь поставили несколько далее прежнего; когда Тучков до него добрался, его палатка была уже готова, чему он несказанно обрадовался. Его спаситель Гедеонов был жив, но получил нагоняй за проявленное своеволие: зачем атаковал неприятеля без приказа? Более никаких причин для радости не нашлось: ретраншемент пришлось оставить, и поляки заняли его снова; весь успех двухдневных боев заключался в восьми полевых орудиях, захваченных вчера. Все жертвы дня сегодняшнего оказались напрасны, и на награды рассчитывать не приходится: подвигом считается лишь то, что приводит к победе.
* * *
Генерал-майор Павел Грабовский объезжал укрепления вокруг Вильны, и в груди его нарастало раздражение, готовое прорваться наружу вспышкой гнева. Три батареи под командой генерал-майора Мейена поставлены на Лидском, Черном и Минском трактах в Заречье и Поплавах, против лагеря русских, где не менее восьми тысяч солдат, однако окопы и шанцы не имеют необходимой коммуникации и защиты от подхода неприятеля. Дивизия генерал-майора Франковского встала между Радунским и Лидским трактом в чистом поле, вообще без прикрытия, уповая лишь на неровности местности. Вместо ретраншемента там обычный ложемент – траншея с земляным отвалом, поверх которого уложили по одной фашине. Начинаясь у крутых обрывов, он проходит по Буафоловской горе и оканчивается у песчаной равнины, которая тянется до Погулянки и берега реки Вильни, и всю эту линию защищают три тысячи человек с шестью пушками. Панарскую гору обороняет всего одна рота пехоты и кавалерия, собранная из ополченцев… Всё сделано наспех, неграмотно, неумело, возмущался в глубине его души выпускник Варшавского кадетского корпуса; ополченцам не сладить с линейными войсками, пророчествовал бывший генеральный инспектор Литовских войск… Но что же делать? – перекрывал их голоса голос здравого смысла. Это всё, что есть. Остается лишь положиться на милость Божью…
Майор Корсак с конницей устроил разведку боем: напал на русский лагерь с левого фланга, убил несколько человек, захватил в плен с десяток казаков, угнав заодно пару сотен казачьих коней. Его подвиг вызвал большое воодушевление в рядах поляков, но к вечеру того же дня по полоцкому тракту подошла еще одна колонна русских, примкнув к лагерю справа, а генерал Дерфельден прислал транспорт артиллерии с восемью восемнадцатифунтовыми пушками. Главнокомандующий Тадеуш Костюшко послал из Пулав на помощь защитникам Вильны старшего брата Павла Грабовского, Стефана, с полком татар, полком кавалерии и ротой стрелков, но полковник Грабовский почему-то вместо Вильны ушел в Олькеники…
