Домбровский излагал свой план с такой убежденностью и верой, что заразил ими Огинского. В самом деле, это здраво, разумно и осуществимо! Если бы только план поддержали в Варшаве! Тогда не придется уезжать за границу. Нех жие Польска! Нех жие воля!
* * *
С берега послышался звук трубы, потом гвалт и крики. Выругавшись про себя, есаул пошел посмотреть, что происходит. У вытащенной на берег лодки с прикрепленным к ней белым флагом стояли пятеро поляков – трое штатских и два военных трубача, а окружившие их казаки шарили у них по карманам.
– Кончай обыск! – приказал есаул, протолкавшись вперед. – Эге, а это что у тебя?
На пальце одного из парламентеров, стоявших с поднятыми руками, сверкнул бриллиантовый перстень. Есаул велел его снять и забрал себе.
– Прекратить! – послышалось сзади.
К берегу бежал Андриан Денисов. Казаки вытянулись во фрунт.
– Парламентеры! – доложил есаул. – Обысканы; оружия при себе не имеют.
Бросив на него суровый взгляд, Денисов предложил полякам следовать за ним.
Сбившись в кучку, депутаты магистрата спешили за широко шагавшим проводником, боясь смотреть по сторонам: они проходили через догоравшую Прагу. Когда добрались до лагеря главнокомандующего, было уже совсем темно и поздно, часов одиннадцать. Часовой сказал, что Суворов спит. Дежурный генерал распорядился поставить для парламентеров палатку рядом со своей, их угостили чаем и пуншем и оставили отдыхать.
Утром, на рассвете, штабной офицер предупредил депутатов, чтоб они не выходили из палатки: Суворов принимает прибывших к нему прусских офицеров, которым лучше не знать, что в лагере находятся поляки. Наконец, за ними пришли.
Палатка главнокомандующего стояла на захваченном вчера ретраншементе; полог ее был откинут. Суворов в простой куртке и с каской на голове сидел на чурбаке-стуле у другого чурбака, служившего столом. Завидев парламентеров, он отстегнул саблю и бросил ее в угол, громко сказав:
– Мир, тишина и спокойствие да будут впредь между нами! Прошу простить, что не встаю: ногами скорбен.
Депутаты бросились к его ногам, но он не позволил им обнимать его колени и велел подняться. Ему подали письма от короля и магистрата. «Я должен представить вам, что все граждане решились сражаться до последней возможности, если вы не гарантируете безопасность их жизни и личности», – писал Станислав Август по-французски. Городской совет подтверждал, что в случае гарантий безопасности сражаться никто не намерен.
