Ферзен дал слово Фридриху-Вильгельму, что русские не уйдут до десятого сентября, прикрывая отступление союзников, хотя тем самым они подвергали себя опасности: теперь перевес сил был на стороне поляков. В ежедневных стычках русские и так принимали основной удар на себя, неся пусть небольшие, но регулярные потери… Разводя караулы, принимая рапорты, исполняя приказы и занимаясь обычной лагерной рутиной, Шарль томился мыслями о жене. Каролина совсем рядом, в Варшаве, но он не знает, здорова ли она, жив ли младенец, не обижают ли ее, имеет ли она средства к существованию, и не может подать ей весточки о себе. Он знал, что их имение, в котором они жили сразу после свадьбы, разорено, и каждый день молился Спасителю и Богородице о том, чтобы они уберегли его жену и ребенка, раз он сам не в силах их защитить. Он вызывался идти в бой, когда поляки устраивали вылазки, а потом ходил взглянуть на пленных – а вдруг мелькнет в толпе знакомое лицо бывшего соседа, поденщика, портного, мелочного торговца – кого угодно, кто мог бы что-нибудь сказать ему о Каролине? Вид острых шпилей и черепичных крыш пробуждал в его сердце острую тоску, которая еще усилилась, когда генерал сообщил, что шестого сентября они снимаются с лагеря. Шарль чувствовал, что с каждым шагом, удаляющим его от Варшавы, душевная боль будет расти. Хотя… Если нить натянуть слишком сильно, она лопнет. Возможно, расстояние, усталость, новые заботы отвлекут его от горьких мыслей… Но не заглушат их. Он твердо знает одно: он уходит, чтобы вернуться. Верь мне, Каролина, я приду к тебе, сколько бы лишних верст мне ни потребовалось для этого сделать…
Корпусу Ферзена предстояло идти в Литву, на соединение с Репниным. Иван Евстафьевич выбрал путь по левому берегу Вислы, чтобы переправиться через реку в верхнем ее течении, в Люблинском воеводстве, занятом австрийцами, которых он считал союзниками. Оде не разделял это мнение: на его взгляд, австрийцы попросту дожидались неизбежного окончательного раздела Польши и надеялись, что русские и пруссаки к тому времени достаточно ослабнут от борьбы, чтобы отхватить себе кусочек пожирнее. Они не давали эмиссарам Костюшки забирать у населения продовольствие и рекрутов, но и не позволяли делать того же русским войскам, из-за чего поляки считали их своими защитниками. Шарль думал, что и поляки, и русские в конце концов прозреют, но будет уже поздно. Впрочем, свои мысли он держал при себе: не капитану поучать генерала.
