Крестьяне отказывались молотить хлеб и печь сухари, свозить провиант и фураж на склады; купцы и прочие торговые люди не желали брать расписки за свой товар и требовали живых денег; на гродненской суконной мануфактуре не хватало рабочих рук. За сукно для армии войсковой отдел Комиссии расплачивался местными деньгами и облигациями; на эти бумажки мануфактура не могла ни закупить материал, ни выдать плату ремесленникам. Обыватели и крестьяне не продавали за них сырье, а жиды драли двадцать процентов при уплате векселями. Самые крупные овчарни находятся в Брестском воеводстве, но там не купить шерсть за бумажные деньги, поскольку неприятель препятствует их обращению. Красок тоже не продают за бумажки: их привозят из-за рубежа. Осень на пороге, дожди, холода, в летних свитках уже не походишь, нужны теплые мундиры. Похоже, придется ехать в Брест. Ясинский вынул запон из чемодана и спрятал под тюфяк.
* * *
Депеша лежала на столе запечатанной. Репнин отпустил доставившего ее гонца, приняв вид суровый и неприступный, а теперь боялся распечатать проклятый листок.
Все последние депеши сообщали о стремительном продвижении отряда Стефана Грабовского, вторгнувшегося в российские пределы. Двадцать третьего августа он был в Ракове, в двадцати верстах от Минска, чем сильно напугал Неклюдова. Оборонять город некому: в Минске стоят всего две роты пехоты, да несколько десятков больных солдат в госпитале, да три сотни рекрутов не обученных. Ни одного штаб-офицера, чтоб мог командование принять! Так-то, если уж на то пошло, то и Бог с ним, с Минском, невелика корысть; но тут ведь, как в поговорке про стрижку свиньи: шерсти мало, а визгу много.
Откуда мятежники набрались такой дерзости, что пускаются в глубину наших границ? Всё это доказывает согласие с ними здешних обывателей. «Грабовцы» никаких с собой повозок не имеют, дабы вперед продвигаться незамедлительно, следственно, пропитание находят готовое у обывателей. Тутолмин, да и Дерфельден, уж давно твердят: не с армией воюем, со всей страной. Эту войну баталиями в чистом поле не выиграть, раз можно ждать удара в спину. В тихом омуте черти водятся: пока войска наши здесь стоят, народец не бунтует от страха, а как скоро увидит нашу ретираду, так тут же и сам взбунтуется. Вон в Великой Польше, в прусских владениях, уже запылало: Ксаверий Домбровский собрал тысячи две крестьян да четыре сотни конных шляхтичей и занял Коло и Конин. Городишки-то пустячные, а шуму-то! Затаившиеся мятежники подняли голову; начались нападения на прусские гарнизоны, захваты складов с оружием; 22 августа во Влоцлавеке, что на Висле, поляки отбили тринадцать огромных барок с боеприпасами, шедшие из Грудзёндза к Варшаве: несколько спрятали, а остальные потопили. Им палец в рот не клади – по локоть руку откусят! Минск возьмут – тотчас Вильну отбить попытаются.
