— Ежели тебе, отец, повезет, — прошептал он, — то еще сегодня получишь хорошую винтовку…
Сыровар покачал головой.
— Мне-то ладно — вот ребятам бы повезло…
— Ты умеешь обращаться с винтовкой?
— Как же не уметь, товарищ комиссар? — улыбнулся бай Атанас. — Я в двух войнах участвовал.
Тимошкин удивленно вскинул брови. От его взгляда, несмотря на темень, не укрылась быстрая улыбка, неожиданная на этом лице — весь вечер таком безрадостном и мрачном. И улыбка, и какое-то особенное поведение сыровара — не походил он на обычных крестьян — озадачивали Тимошкина, возбуждали непонятное подозрение, хотя, вообще-то говоря, старик был ему симпатичен.
— А в двадцать третьем году сражался?
Бай Атанас кивнул.
— Я на прокладке дороги работал — линию тянули в Лом… И как только вспыхнуло восстание, вступил в Лопушанский отряд.
— Ты был тогда в партии?
— Нет, товарищ комиссар, но разбирался, что к чему. Два раза с отрядом участвовал в боях, а когда нас разбила армия, бежал вместе с другими товарищами в Сербию. Там пробыл полтора года. Потом оказалось, что в селе не знают, где я был и что делал. Не знали даже, что я в восстании участвовал. Весной, когда лес зазеленел, я и еще двое перешли границу. В селе так никто ничего и не узнал.
— И до сих пор не знают?
Бай Атанас сообразил, что на уме у комиссара, и усмехнулся.
— Как не знать? Потом кой-кому сказал…
Вдали послышался крик совы. Комиссар, сидевший как на иголках, отметил:
— Вышли на большак!
Старик и Тимошкин помолчали, тревожно вслушиваясь в темноту. Потом сыровар спросил:
— Что будем делать с сеном, товарищ комиссар? Подожжем его, что ли?
— Да, — рассеянно отозвался Тимошкин, все еще вслушиваясь в темь.
— Это хорошо, — пробормотал старик и сразу почувствовал на себе удивленный взгляд комиссара.
— Что ж хорошего? — сдержанно возразил Тимошкин. — Из-за каких-то двух скирдов подымем на ноги полицию и жандармерию…
— В том-то и дело, — многозначительно заметил сыровар. — Это уж само собой…
Взгляды Тимошкина и старика скрестились — каждый думал о чем-то своем. Потом сыровар добродушно усмехнулся.
— Чего уж там играть в прятки, товарищ комиссар. Ясно — для того вы и спустились, чтоб о вас заговорили…
Губы Тимошкина растянулись в улыбке. Он помолчал, внимательно прислушиваясь, а потом с ехидцей сказал:
— Правильно рассуждаешь, бай Атанас. Но я вот что думаю: раз ты такой человек и все понимаешь, чего ж ты сыр-то пожалел?
Бай Атанас смущенно крякнул.
— Пожалел ведь? — не отступался Тимошкин.
