С другой стороны, даже если бы они нашли того, кто ответственен за это, Харрис не сомневался, что их передадут Дону. Такова была коррупция в департаменте, таков был охват толпы. Но все может измениться. Это не будет продолжаться вечно.
Харрис не испытывал сочувствия к тем, кто лежал мертвыми на роскошной территории.
Белое платье дочери было разорвано в клочья и залито кровью. Ее изуродованное обнаженное тело было обезображено до неузнаваемости из-за ужасающего количества пуль, которые изрешетили ее. Это было чересчур — столько раз стрелять в безоружного невинного. Ее зеленые глаза безжизненно смотрели вверх, кровь стекала с розовых полных губ. Ее рука была протянута в сторону шкафа, в котором прятался ее младший брат. Скорее всего, она спрятала его там, поэтому у нее не осталось времени куда-то идти самой, а пространство было слишком маленьким, чтобы в нем могли поместиться два человека. Какой выбор стоял перед восемнадцатилетним подростком.
Жестокость выстрелов, из-за которой много раз выворачивало желудок Харриса, обожгла его горло с новой силой, ему нестерпимо хотелось покончить с организованной преступностью в этом городе. Пули никогда не попадали в головы членов семей. Только в тех, кто их окружал. В невинных детей.
Харрис не был настолько важен, чтобы допрашивать самого Дона, или его жену, или выжившего сына, который был слишком травмирован, чтобы вообще с кем-либо разговаривать.
Список подозреваемых был длинным и разнообразным, департамент изо всех сил пытался получить ответы. Они даже не могли быть уверены, что это был более чем один преступник, хотя для этого потребовались бы навыки и знакомство с семьей. Не было никаких признаков взлома, хотя охранник на воротах был убит выстрелом в лицо. Что, очевидно, произошло после того, как он открыл ворота для убийц.
Харрис не был настолько важен, чтобы хоть кого-то допрашивать, он был просто пешкой. Но детектив Эндрюс обратил на него внимание, одного из немногих в отделе, кто, похоже, не числился в штате Дона. Он проводил опрос парня — жениха, мысленно поправил себя Харрис, вспомнив бриллиант, сверкающий на окровавленном пальце девушки.
Восемнадцать лет — слишком рано для помолвки. Слишком молодая. Харрис помнил такие пары со школы, которые не могли разлучиться, принимая постоянные решения в таком возрасте, когда все временно. Они были из тех детей, которые думали, что Ромео и Джульетта — это романтика, словно договор о самоубийстве — это что-то волшебное, а не чертовски ядовитое.
