Утром все побережье оживает.
Над морем плывут в небе белые лебеди, словно белые глыбы льда в синем море; станицы гусей треугольниками нацелились на север; стаями и партиями торопятся кряквы, шилохвости, широконоски; караванами — цапли белые, сизые, желтые; извиваясь змеями, тянутся вереницами черные бакланы, огромными табунами несутся чирки и кулички, а между ними нырки, гоголи, повсюду стаи чаек. Спешат, шумят перелетные, радуясь встрече с родиной!
Еще вчера безмолвная, безжизненная, степь сегодня полна птицами… Высоко в небе парят, словно планеры, огромные орланы-белохвосты; стрелами проносятся копьеобразные соколы-сапсаны; падают на добычу из поднебесья зоркие широкогрудые коршуны. На зеленя прогретых бугров выбредают стада быстроногих сайгаков. Озираясь, пробираются по зарослям балок волки с зимней, висящей лохмотьями бурой шерстью; на солнцегреве, свернувшись калачиком, чутко дремлет лиса после ночной охоты. В гуще тамариска по-весеннему призывно кричат куропатки, беспокоятся фазаны, а по опушкам буйно бьются серые стрепеты. Подальше от зарослей, на голых полянах пасутся дрофы, большие степные птицы, называют их в Прикаспии дудаками.
Местные охотники по давнишним приметам чуют перелом погоды, в самое время выезжают на дудачиные гоны. Организуются артелями, выпрашивают в колхозе подводу и отправляются в степь. Задолго до этого попросился Максим Бобров в компанию к Сергею Промыслову и Федору Кравченко. Быстро согласился Сергей, а Кравченко дотянул почти до выезда, все отговаривался:
— Согласиться надо, Максим брал Берлин. А вот он… на дудаков охотился? Нет. Плохо получится: я каждым выстрелом свалю дудака, а Максим мазать будет. Мало того, что загон может прахом пойти, если на него одного стадо налетит, а ежели все стрелять будем, он же… мимо влепит, а пай ему отдай! Не очень умно-то, а?
Максим не знал об этом — Сергей вел переговоры, а когда узнал, вспыхнул, предложил:
— Не попаду — можете пай не выделять!
— Нет, такое не положено. Охота сложная, на ней любой может мазануть, — Сергей еще что-то хотел добавить, но лишь усмехнулся.
Поселок покинули светлым вечером. Подводой правил Сергей. Привалившись к грядуше телеги, он полулежал на охапке сена. Федор — худой, нескладный, лет за сорок, с лицом, тронутым оспой, свесив ноги, курил толстую самокрутку. Поглядывая в степь, Кравченко, будто вспоминая былое, поучал Максима:
— Однажды Шикунов подпустил дудаков близ-ко-о… вдарил! Он оттуда как шарахнет его по спине! Весу-то — пуд, ну и памороки отбил Шикунову, недели две еле ворочался… А то было такое. Поехал загонщик загонять. Попалась стая — он заехал бы за нее, а недалеко другая. Ну, думает, прихвачу и эту. А там дальше — третья. Поехал за нее. Лежим в цепи, а попадали кто на снег, кто на мокрую землю. Замерзли, зуб на зуб не попадает, а не пошевелись! Думали, вот сейчас погонит, а его нет час, другой… Не вытерпели, а только встали разогреться — вот они, дудаки! Промазали все. Ну, тут уж подставляй…
