— Значит, все это произошло за три дня до убийства Славина?
— Точно!
— Как разыскали этих свидетелей?
— Они сами попросились ко мне на прием и дали показания. Сидят тут у нас. Отбывают наказание за мелкое хулиганство.
— Понятно.
Дорохов молча посмотрел на Киселева и, достав из дела протокол осмотра, стал читать, потом отложил в сторону.
— Скажите, Захар Яковлевич, все ли отражено в протоколе, что обнаружили в карманах Славина?
— Конечно, все. Я сам был на месте.
— А где одежда Славина?
— Вернули матери. Да вы посмотрите, в деле должна быть расписка.
Дорохов полистал страницы, отыскал расписку, написанную кривыми, дрожащими строчками, и предложил:
— Давайте съездим к Славиной.
— Тут нечего ехать. Это совсем рядом. А зачем?
— Да вот хочу посмотреть... Поговорить...
В дверь постучали, и в комнату вошел Рогов.
— Очень кстати, — оживился Дорохов. — Прочти-ка, Женя, вот эти показания.
Рогов полистал протоколы, удивленно взглянул на Киселева, хотел что-то сказать, но капитан его опередил:
— Ты знаешь этих ребят?
— Конечно. И историю с кинотеатром знаю...
— Вот и отлично: выясни, с кем они дружат, где бывают, как ведут себя, — попросил Дорохов.
Славина жила в пятиэтажном доме, ничем не отличавшемся от остальных, если бы не окружал его фруктовый сад. Было как-то удивительно, что в центре города на ветках висели самые настоящие яблоки, сверкая румяными боками сквозь зелень листвы.
— Жильцам, кто получил квартиры на первых этажах, выделили под окнами крохотные участки земли, помогли достать саженцы. И вот результат. Сначала садоводством занимались только первоэтажники, а потом и остальные жильцы увлеклись и всю свободную землю вокруг домов заняли под сад. Я тоже увлекаюсь, — объяснил Киселев.
Дорохов слушал рассеянно, обдумывая нелегкий предстоящий разговор.
Мать Сергея оказалась высокой худой женщиной. Наброшенный на голову черный старинный кружевной платок почти сливался с землистым лицом, на котором выделялись лишь темные провалы глаз. Женщина остановилась в двери, невидяще скользнула по лицу Дорохова и, заметив Киселева, преобразилась, подобралась, сухие губы исказила сердитая гримаса.
— Что надо? Загубили сына, а теперь Лаврова выгородить хочешь? — Ее хриплый голос взметнулся, перешел на крик: — Не дам! До Москвы дойду, а правды добьюсь! — И, обращаясь уже к Дорохову, тихо и горестно запричитала: — Одна я осталась, совсем одна! Невестку вот в дом ждала... Убили Сереженьку-то!
Она закрыла лицо концом платка и, как-то вся изогнувшись, сделавшись меньше ростом, припала к косяку.
