Он сам.
Даниэль Александрович Коршанский, по прозвищу «Дед».
В пятнистом комбинезоне.
В десантных сапогах со шнуровкой.
Подтянутый.
Бронзово-загорелый.
Серебряно-седой.
Почти юный, как и определено декретом правительства «О некоторых мерах по дальнейшей объективизации отображения образа Его Высокопревосходительства средствами станковой живописи, зодчества и искусства макраме» от 14 августа 2357 года.
Помнится, он противился принятию этого документа, полагая его не отвечающим текущему моменту, но, оставшись в подавляющем меньшинстве, вынужден был уступить мнению Кабинета…
В левом виске пульсировала жилка, и это мешало.
Мысли путались, перескакивали с пятого на десятое, всплывали обрывки давних и недавних событий, тянулись к горизонту темные силуэты зданий, высились над ними крепостные стены гнедого кирпича, вспыхивали на солнце и падали вниз готические шпили, некрасиво опутанные колючей проволокой…
Там, на холсте, ему немногим больше сорока. Максимум пятьдесят. Он успел поседеть, но старость все еще представляется чем-то таким, чего никогда не случится. Во всяком случае, с ним, коммандант-генералом Даниэлем Коршанским. Таким был он к исходу Третьего Кризиса.
В ту осень, когда старый индеец, один из немногих спасенных узников киевского гетто, назвал командующего Особым корпусом Посылающим Вьюгу и предсказал: ты будешь вождем.
А потом грянул октябрь.
…Пылал закат над пепелищами бункеров, продезинфицированных из огнеметов. Багровым светом озарены были баржи, битком набитые еще не рассортированными пленными. Лучи прожекторов гуляли по темной медленной воде. Беззвучным заревом полыхали осколки окон, брови горбатых мостов изумленно изгибались над глянцем каналов, и ветер шуршал по наждачной брусчатке желтыми листьями, гнал их вдоль пустынного проспекта, раскачивая на ходу продолговатые тюки, свисающие с ветвей. Их было много. По приказу Верховного каждого пятого кончали на месте.
Именно после той показательной резни самые ушлые из паханов уразумели: времена изменились. Новое руководство уже практически не существовавшей Федерации показало зубы, и смотрящих пробил холодный пот при виде плотины трупов, перегородившей Неву. Впервые за полтора десятилетия Третьего Кризиса толковище запросило перемирия. Но в те дни, окрыленный первыми успехами, он еще отказывался от переговоров.
Время компромиссов пришло позже.
…Висок выматывающе ныл.
И пятидесятилетний Даниэль Коршанский, не ведающий, что такое хворобы, свысока глядел на себя самого, рыхло обмякшего в кресле. Он пока что не ведал, что романтика не приносит дивидендов и что очень скоро ему придется, сменив привычный камуфляж на визитную тройку, сесть за круглый стол с весьма непривычными партнерами…
