— А как же, работаем не покладая рук, — хихикнул Кикодзе.
— Ну, и кто там у вас в осведомителях? Или секрет фирмы? — насмешливо спросил Ник.
— Что вы, что вы, — замахал руками Кикодзе, — какие осведомители! Там на жалованьи состоят. Те, которых никто не замечает. Люди невидимки.
— Конечно же, я понимаю, бесконечные бабо Ануш в виде лакеев, дворников и другой прислуги.
— Да, да, золотой фонд полиции всех времен и народов, — вздохнув, сказал Кикодзе. — Благородная публика их не видит и не слышит. Зато они все видят, все слышат, все замечают, особенно, когда им за это платят. Тут ведь двойная выгода. С одной стороны им платят. С другой стороны те, кто их в упор не видит — предмет ненависти, зависти — почему он, а не я? Особенно, если это выскочки, а не по праву рождения. Ну, а наша задача умело поддерживать этот огонек, который освещает спальни, альковы, тайные встречи, адюльтеры и прочая, прочая, прочая. Подлая штука, эта служба в полиции, с одной стороны, но ведь и общество такое же, с другой стороны.
— А вы философ, Аполлинарий, — заметил Ник. — Давайте вернемся на землю грешную, тифлисскую. Так что же вы мне посоветуете?
— Напишите записочку Мелик-Беглярову, что хотели бы что-нибудь оригинальное увидеть в Тифлисе. Уверяю вас, он тотчас же устроит вам приглашение к Тулуз-Лотреку. Адресок его известен — Питоевский дом. Берусь так доставить ваше письмо, что никаких подозрений не вызовет.
— Ладно, — и Ник сел за письменный стол. Через несколько минут было готово письмо, в котором Ник писал, что был рад вчерашнему приятному знакомству и непрочь его продолжить, так как не чужд муз и наслышан о приятных обществах в Тифлисе.
— Сейчас доставим наилучшим образом, — приговаривал Кикодзе, забирая у Ника письмо, уже уложенное в конверт с гербом Кефед-Ганзенов.
Он откланялся и, обещая держать Ника в курсе всех дел, тут же исчез.
Озабоченный Петрус сунулся было в дверь, но Ник замахал рукой и Петрус, понимающе кивнув, тут же исчез.
Ник улегся на диван и стал думать о том, какая должна быть линия поведения в случае, если он попадет вечером к графу. Во-первых, кокаин. Быть одурманенным ему вовсе не хотелось. Он знал, что в начале после вдыхания кокаина мысли как бы проясняются, приобретают необычайную ясность, свежесть, звучность. Весь мир наполняется необычайными красками, звуки становятся божественными. Такое состояние длится десять-пятнадцать минут. Потом наступает депрессия, где-то на полчаса, час. Человек теряет контроль над своими эмоциями, а вот этого ему как раз и не хотелось. Немного подумав, Ник решил приготовить себе сам порошок, похожий внешне на кокаин и с некоторыми его свойствами. Имитировать поведение кокаиниста он, конечно, мог.
