Из полузерна – пирог.
Наделил бы вас Господь
И житьем, и бытием,
И богатством.
Артём рассмеялся в голос, услышав родную речь.
– А ты не совсем потерянный, Семилетов. – глядя на разукрашенную рожу скомороха и его потешный вид, крикнул арестант. – Заходи, гостем будешь.
Не закрывая дверь, вернулся в дом. Фёдор стоял у порога, смешавшись в чувствах, наконец выдавил из себя.
– Позволь войти, хозяин. – наконец выдавил из себя визитер.
– Дом, это гость на сегодня. Фёдор Семилетов, заходи и дверь плотнее прикрой. Даём свое согласие.
Сделав широкий шаг, стараясь не наступать на порожек, старик закрыл тяжёлую усиленную дверь.
– Как у тебя тепло-то. Будто в бане и ель прекрасная. Я гостинцев принёс на обмен. Ягода сушенная, травы на здоровье заговоренные. Дров два кармана, зерна три пуда. – скороговоркой проговорил Федька, высыпая на стол богатство. Пучок пожухлой травы, кривая палка, ветка рябины и горсть овса.
– Добрый торг получится у нас. Видно, что товар без изъяна. – серьёзно проговорил Лихолетов, перебирая мусор. – На такой товар, есть купец. Меняю на клок волос с шубы царской, да два огарочка свечи и уголек из печи. Так как праздник на носу, добавлю мышиный писк и паутины два мотка. Ну что, по рукам?
– Маловато будет, долгий путь проделал. Десять сапог истоптал, десять посохов стер. – продолжил игру Федька.
– Так оно так, только сам знаешь, до другого купца еще дальше идти. – улыбнулся Лихолетов. – Чарочку предложить не могу, мёда мало собрал, и не ставил в этом году. Но отвара на травах и славный обед рад буду предложить, милости просим, не побрезгуешь ежели. Только ложки у меня нет лишней.
– Не до жиру, быть бы живу. А ложку я с собой взял. – вздохнул Федька. Через час лёгкой беседы ни о чем и не редким подшучиванием, двое арестантов сели ужинать.
– Эка ты мечешь, братец. Не жалко, просто торопишься куда? – удивился аппетиту и скорости, с которой поедал Федька приготовленный кулеш.
– Прости меня, родич. Горячую еду уже месяц не едал, да и печка согреть не может. А тут в тепле и нахлынул такой голод, что может до греха проводить может. – признался старик, жадно заглядывая в туесок. Затем собрался с духом и спрятал ложку в сапог.
– Страшно мне, Артём. Помру Я этой ночью. Если бы не знал наверняка, не пришёл бы. Прости меня, за все зло. – предательски скатилась слеза по разукрашенному лицу колядующего. – Правильно ты живешь, как Род завещал. Хотел было передумать и попросить по нашему укладу помин сделать, только дважды веру предать не могу. Я не душегуб, а клятвопреступник и трупоед, но больший мой грех, что во спасение своей гнилой души, верование сменил. С тобой мне спокойно, хотя и знаю, что не оставишь на ночь, а к вечере домой погонишь. День суда нынче, все те, кто прятались по углам и теням, убоялись солнышко, нынче свободно ступать будут по земле. И у латинян так и у прочих.
