— Когти и клыки Накарата смазаны ядом, вы бы и в хорошем состоянии сутки от такой травмы отходили, а про сейчас я вообще молчу. — зло бросил Веце, отрывая правый рукав рубашки господина, чтобы обработать рану. Попаданец измученно простонал что-то нечленораздельное, рука была парализована, а сил пошевелиться или оказать хоть какое-то сопротивление попросту не было.
— Вот и молчи. — сквозь зубы ответил Степан, когда полукровка задел рану. В глазах потемнело и легкие сковало от боли, так что ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Веце оскорбленно фыркнул, пробормотал что-то о бестолковых переселенцах и начал вытирать кровь. Степан был готов или потерять сознание, или согласиться умереть от яда, лишь бы не терпеть эти муки. Полукровка перевязал раненую руку господина, попросил того открыть рот, и влил одно из зелий.
— Скоро вам станет лучше. Вы еще легко отделались. — нравоучительно сказал Веце, Степан закатил глаза. И это ему говорит тот, кто почти весь бой отсиживался в углу и трясся от страха, завернувшись в штору. Это задевало.
Степан всегда считал себя самодостаточным и оказаться беспомощным до такого состояния, что за ним должен приглядывать мелкий сопляк, раздражало.
На Степана можно было положиться, он был надежным, ответственным и исполнительным, опекал свой класс, как умел, и был опорой своей семьи.
Но какой же Веце? Попаданец скосил взгляд на полукровку, копающегося в пространственном кармане. Кем был этот пацан, что глава старейшин подарил его Степану? Рабом? Значит ли, что в этом мире есть рабство?
— Слушай, мне вот что интересно. Как тебя угораздило связаться с вампирами? Они тебя купили? — спросил Степан. Веце оторвался от своего дела, глянул на господина, как на идиота и заржал, хватаясь за живот и чуть ли не катаясь по полу.
— Аха-ха-ха! Купили! Придумали же вы! Аха-ха! Ну и дурость! Как вам такое вообще в голову пришло? — не мог перестать смеяться Веце. — Ничего глупее не придумали? Пха-ха-ха!
— Хватит ржать! — недовольно цыкнул Степан. Что он такого сказал, что пацан заткнуться теперь не может?
Веце вытер выступившие от смеха слезы, сел на старый шаткий табурет, и обмахнулся. От смеха стало жарко и он весь покраснел.
— В нашей стране нет рабства, господин Кифен. Такое тут карается смертной казнью. Меня милостиво приняли в услужение клану, когда я был примерно пяти или четырех лет от роду. Это большая честь, не каждый ее удостаивается, поэтому я служу вам, господин Кифен, со всей искренностью и преданностью. Моя жизнь это забота о моем господине. — искренна сказал Веце. Но Степана подобное раболепство не впечатлило.
