Снилась ему незнакомая длинная комната, вернее, даже не комната, а огромный какой-то коридор, целая анфилада уходящих в полутьму и пропадающих из виду комнат, разделенных широкими, похожими на арки проемами — и по всем боковым стенам стоит зачехленная мебель, какие-то огромные предметы, задернутые плотной белой холстиной, непонятной формы и непонятного назначения, и кроме этих белесых монстров во всем этом длинном и широком коридоре есть одни только зеркала. Зеркала большие и маленькие, висящие на стенах, стоящие отдельно, сами по себе, в самой середине сумеречных комнат, зеркала, выглядывающие из-за громоздящейся неподвижно мебели, отражающие друг друга и каждое, самое незначительное его, Ильи Большакова, движение, фиксирующие сразу и во всех возможных ракурсах.
Он идет по коридору, медленно, осторожно, оглядываясь по сторонам и стараясь производить как можно меньше шума. Но шаги все равно слышны, причем слышны как-то преувеличенно громко, как будто кто-то насыпал на пол сахарного песку и сахар хрустит теперь под ногами с мерзким, на сиплый визг похожим звуком. Зеркала отслеживают каждый его шаг, каждый жест, и передают по цепочке куда-то в сумеречную бесконечность, словно упреждая кого-то о его приходе. И за этим всем скрывается какая-то угроза, причем угроза многомерная и многосоставная, разом и физическая, и — что куда страшнее, —грозящая полным подчинением и уничтожением той внутренней реальности, которую он привык называть собственным именем: Илья Большаков. Откуда эта опасность исходит и в чем она заключается, он не знал, но чувствовал её всей кожей, и внутри она тоже отдавалась непрестанной мелкой дрожью, как будто подвесили на тонкой нитке ртутный шарик, и теперь он перекатывается, переливается, подрагивает примерно в том месте, где у человека должна обретаться душа.
Зайдя в очередную комнату, он едва не задохнулся от прихлынувшей изнутри душной и разом ледяной — волны. И только усилием воли подавил в себе желание развернуться на сто восемьдесят и бежать, бежать, бежать отсюда куда глаза глядят. Потому что опасность была именно здесь. Здесь был её эпицентр, и где-то здесь, за белесыми нагромождениями зачехленной мебели, пряталось живое существо, от которого исходил главный импульс страха, подавляющий волю и раскручивающий внутри тугую пружинку паники.
Он остановился и начал медленно оглядывать размытые полумглой очертания предметов. Стало очень тихо, так тихо, что зазвенело в ушах. Серовато-белые глыбы сливались друг с другом так, что различить отсюда, из далека, стоят ли они вплотную или между ними есть проходы, закутки и ниши, не было никакой возможности.
