Надо же было так случиться, что именно в этот момент у Большакова и Ахмерова любопытство преодолело сдерживающие факторы, и они постучались в дверь лаборатории. Чертыхнувшись, Ларькин пошел открывать.
— Мы вам не помешаем? — Большаков просочился в помещение под рукой у придерживавшего дверь капитана и с любопытством похитителя музейных экспонатов стал оглядывать стоявшие на столах и тумбах центрифуги, ряды колб и пробирок, печи и холодильные камеры, клетки с обреченными на гибель во благо науки мышами и морскими свинками. В углу слева от двери стоял даже громоздкий электронный микроскоп. Усредненный вектор хаотического движения Ильи был недвусмысленно направлен к тому окну, где сидела кореянка. Вслед за Большаковым в дверях показалась жуликоватая физиономия Ахмерова.
Ларькин поначалу даже задохнулся от возмущения, а потом, быстро накаляясь до предельных величин, отчеканил:
—Нет. Вы нам не помешаете.
Черт знает, что такое. Два проходимца от нечего делать позволяют себе срывать ему ответственный эксперимент. Сказать, что Ларькин в гневе был страшен — значило бы не сказать почти ничего. Ларькин в гневе напоминал потревоженного в берлоге медведя. Чуткий к проявлениям человеческой души Илюша мгновенно сориентировался:
— Пойдем, Ренат. Нам здесь не рады.
Прикрывая отход, он сказал, уже почти из-за двери пытаясь обратиться к Ане:
— Э-э... так мы не будем отрывать вас от ваших занятий.
— Не будете, — с удовольствием согласился Ларькин, бесцеремонно выпихивая Большакова в коридор. Захлопнув дверь, он посмотрел на часы и бросился к микроскопу.
С тех пор его уже никто больше не беспокоил. Майор не торопил Виталия с отчетами. Один-два раза в неделю капитан сам докладывал о том, в чем ему удалось разобраться. Бывали и длительные перерывы в докладах — Борисов терпеливо ждал, понимая, что эксперименты ставятся, данные копятся, но о выводах говорить пока рано.
Виталий довольно быстро пришел к выводу, что изучаемая болезнь распространяется воздушно-капельным путем, как грипп. Узнав об этом, Борисов забеспокоился и потребовал принять меры санитарной безопасности. Ларькин отреагировал со спокойствием истинного ученого:
— Зачем? Все равно с Аней контактирую только я. Те вирусы, которые я обнаружил у неё на слизистой, находятся в угнетенном состоянии, даже иногда в полуразрушенном. У меня есть предположение, что благоприятной средой для них являются только нервные клетки. Везде, кроме головного и спинного мозга, вирус довольно быстро подавляется защитными силами организма —и даже не гамма-глобулином, а какими-то ферментами в крови. Причем за то время, пока Аня у нас находится, количество жизнеспособных вирусов на слизистой оболочке рта и носа у неё уменьшилось на пятнадцать процентов. Похоже, она скоро станет совершенно не заразной. Ну, не то чтобы скоро... Примерно через год-полтора.
