2010
Протяжный скрип. Дверь медленно отворилась, и металлический звон эхом прокатился по помещению.
Найдя на ощупь включатель, нажал на кнопку. Свет ослепил его на секунду, и он вошел в помещение.
Оно было пропитано запахом виски и холодной, обволакивающей, затхлой сыростью подвала, которая ползла по всему помещению невидимой удушливой пленкой.
Бросив тело на белый кафельный пол, передо мной вылетела крупная бабочка. Бабочка, трепеща, вспорхнула своими крыльями в черную полоску на медно-красном ореоле, и, на секунду взвившись в воздухе, опустилась на мой указательный палец правой руки.
Я сразу понял в чем дело: маленькая щель, из которой лился фиолетовый свет в углу комнаты, падающий на бетонные стены, – дверь в смежное помещение была приоткрыта. Неспешно я направился к двери. Распахнув дверь, убедился, что все бабочки на своих местах: некоторые шуршали, а некоторые сидели на древесине, на тонких стволах деревьев в розовом и фиолетовом свете ламп. Я пересек порог, и бабочка тут же сорвалась с моего пальца, метнувшись к красной вьющейся розе с колючим стеблем в правом дальнем углу, проросшую через клетку. Грудную, молочного цвета, с желтоватым оттенком, клетку, тщательно очищенную от плоти.
Громко хлопнул дверью и, закрыв ее, показалось, что комната сотряслась.
Уложив парня на хирургический стол, он пристегнул его кожаными ремнями. Отойдя от хирургического стола к металлическому столику в левом углу, на каковом располагались инструменты для работы по типу скальпеля, ножниц, кусачек, мясницкого ножа, паяльника, он начал неторопливо, оценочно, с особым азартом скользить взглядом по отбрасывающим легкий блеск от света инструментам для мук и страданий своих жертв, имена, фамилии и биографию которых он мог бы пересказать так, словно был знаком с теми людьми очень давно и очень близко. Он помнил их лица: замершие, без проблеска былой жизни… эмоций, чувств. Без прошлого, застрявшие на одном моменте. Лица эти выражали последнее, что могло отражаться на лицах тех, кто терял надежду на спасение – отчаяние. Понимающие в последний момент жизни, до того, как последний стук сердца растворится в вязкой тишине, обреченность на погибель, невозможность спасения. Я помню каждого человека, которого когда-то убил. И все эти лица вновь всплыли у меня в памяти, пронесшись, как видение, тень нестираемого прошлого наяву, перед глазами.
Я всегда боялся смотреть им в глаза, ведь они – зеркало души. Но что же кроется в их отражении, когда умирает человек?
