– Почему ты соврал? – спросила она наконец.
– А что мне нужно было сказать? Здравствуй, Полина, я – боец СОБРа, убивший твоего отчима?
– Он – не отчим. От – мразь, которая насиловала меня с 11 до 14 лет. Каждый день, угрожая убить мою мать, если не буду послушной, – в голосе уже не было слёз, только ненависть. Холодная ненависть к давно мёртвому подонку.
– Знаю. Эшники что-то такое предполагали, когда отправляли нас внутрь. Всё равно. Тем более что ты меня тоже сразу узнала.
– Не сразу, – девушка подошла почти вплотную и всмотрелась в лицо Олега. – Меня сбили твои дурацкие очки. И ложь про криминалиста.
– А потом?…
– Потом я всё ещё сомневалась. Окончательно всё поняла только когда ты дал мне это – девушка поднесла батончик почти к самому лицу полицейского.
Нежно, но крепко сжав её кисть, спецназовец откусил немного, боковым зрением следя за реакцией девушки. Та расслабленно замерла, глядя на спасителя влюблённым взглядом. Они встретились глазами, а Олег всё никак не отпускал тонкую руку с нежной кожей. – Спасибо тебе, – сказала Полина. Ответом ей был поцелуй. Сладкий как молочный шоколад, протяжный как карамель и нежно-мягкий как арахис. Их руки гладили тела друг друга – без суетливости или жадного желания заняться сексом здесь и сейчас. Им просто хотелось касаться друг друга и длить это мгновение. Разлепившись наконец через минуту, если не больше, они лишь крепче прижались друг к другу.
– А я шоколадку уронила, – сообщила Полина с какой-то смешной детской грустью, снов приникая ухом к груди полицейского.
– Не беда. У меня есть ещё. Думаешь почему меня Сникерсом зовут? Хочешь, достану?
– Не надо пока. Так хорошо… Как будто я тебя ждала всю жизнь – и вот, нашла.
Чтобы хоть как-то ответить на это, Олег поцеловал девушку в макушку.
– Ты ведь, по сути, первый человек в моей жизни, который за меня заступился. Вот так, сразу, всерьёз и без раздумий. Думаешь, мама не знала, что со мной делает этот подонок? Да не могла не знать, сука старая! И молчала. И оставляла меня с ним одну! А потом ещё ругала меня за то что я плачу. Гризику её мешаю. Мразь! – лютая ненависть с которой Полина говорила про родную мать, предсказывала Олегу, что она действительно вот так, откровенно впервые рассказывает об этом кому-либо. Слова тут были лишними, ему оставалось лишь гладить этого маленького затравленного зверька, помогая исторгуть из себя всю боль и горечь, с которой та жила столько лет.
– Потом он сбежал. У матери менялись ёбари, но ко мне они не лезли. Я даже стала отходить, почти прекратила дичиться людей и шарахаться от мужчин. И тут он снова появился! Я с ужасом ждала ухода матери, нож под подушку положила. И тут в дверь позвонил ты. Убил этого гада, меня обнял, успокоил, дал шоколадку. Подарил зеркальце и веру в жизнь. Как Супермен, только не в красных трусах поверх голубых колготок, а в бронежилете и маске. Кстати, что ты чувствовал, когда убил его? – девушка оторвала ухо от груди мужчины и заглянула ему в глаза.
