Эх! А ведь какая была идея! Но с человеческим воображением всегда так: то оно находит волшебство там, где его и отродясь не было, то заполняет все вокруг самым мощным колдовством. Не знает оно границ, это человеческое воображение.
И Алая, осторожно вылив из горшка остатки снадобья и расколотив злополучный сосуд медным пестиком в мелкую пыль, принялась уже собственноручно и в самой обычной корчаге варить зелье пробуждения. Благо лягушачьей слизи у нее было в достатке.
31. Что на роду написано?
Алая со вздохом собрала карты, перетасовала их, подровняла колоду и завернула в ярко-алый шелковый платок.
Мужчина, сидевший перед ней, с любопытством спросил:
– Ну, так что карты сказали, матушка?
– А ничего, мил человек.
– Ничего хорошего или ничего плохого? – продолжал настаивать пришедший.
– Ничего вообще. Пусто. Зеро. Нихиль. – ответила Алая, используя слова языков, которые мужчина не знал. Видимо поэтому он споро выхватил из-за пояса кинжал и приставил лезвие к горлу колдуньи.
– Ты, старая потаскуха, не юли, ты правду говори!
Ощущения были не из приятных, но Алая предпочитала молчать.
– Неужели все так плохо? – выдохнул мужчина и опустил клинок.
– Да не плохо. Но и не хорошо, – честно отвечала ворожея. – Никак.
Мужчина неожиданно заплакал. Мутные слезы стекали по покрытым многодневной щетиной щекам и терялись где-то в полуседой бороде.
Алая встала, сунула руку в карман и выудила оттуда петушка на палочке.
– На-ка, угостись.
– Издеваешься, матушка? – спросил мужчина таким голосом, что уж лучше бы снова потаскухой обозвал.
– Вовсе нет, – пожала плечами колдунья. – Я их для забрюхатевших девок держу, чтоб в истерике не бились. Успокоительное, то есть. А ты сейчас как есть не в себе.
Мужчина подумал, да и сунул леденец в рот. Молочный вкус напомнил детство, раннее-раннее детство, теплые руки мамы, ее мягкую большую грудь, ее обширные колени, заменявшие собой весь мир… Он сосал и успокаивался и постепенно гадание стало казаться чем-то неважным, даже ненужным.
Алая между тем спрятала алый платок в рундук, нехотя запустила руку за пазуху и извлекла две серебряных монеты.
– Деньги свои забери. – Сказала она строгим голосом. – Я, хоть и старая… – тут она поперхнулась, – но чужого мне не нать.
Мужчина сложил монеты в кошель, не выпуская леденец изо рта, попрощался и ушел.
Из-под лавки блеснули хитрые глаза.
– Ну, и что я могла сделать? – ворчливо сказала лисице Алая. – Что, если он из этих самых, из тех, у кого ничего на роду не написано? – еще раз вздохнула и принялась за привычные домашние дела.
