Народы Италии! Французская армия идет к вам на помощь: народ французский друг всем народам; встретьте его армию с доверием. Ваша собственность, ваша религия и ваши обычаи будут уважены. Мы ведем войну как неприятели великодушные, и только против ваших притеснителей".
Такие слова обличали уже в Наполеоне не только великого полководца, но и искусного политика, который умеет употреблять кстати ловкую речь, согласную со своими видами. И речь эту, столь полную самоуверенности, он держал в десяти милях от Турина! Король сардинский встревожился, и переговоры пошли деятельнее; перемирие, о котором мы уже упомянули, заключено в Кераско; одним из его условий было то, что король сардинский немедленно откажется от коалиции и пошлет в Париж уполномоченного для окончательного заключения мира, что и было в точности исполнено. Король отправил в столицу Франции графа Ревеля, а Наполеон со своей стороны послал туда эскадронного начальника Мюрата с извещением о победах, ознаменовавших открытие кампании, и с письмом к Директории, в котором говорил: "Вы можете теперь предлагать королю сардинскому какие угодно условия мира... Если он не будет соглашаться, я беру Валенсию и иду на Турин; потом, когда разобью Болье, пошлю двенадцать тысяч человек на Рим..."
Народные представители по приезде Мюрата объявили в пятый раз в течение шести дней, что итальянская армия заслуживает благодарности отечества. Мир с Сардинией еще умножил общую радость: он был подписан 15 мая на условиях, самых выгодных для Франции.
Бонапарт, имея теперь дело с одними имперцами, рассуждал, продолжать ли ему занимать тессинскую линию или перейти на Адиж с той же смелой быстротой, которая способствовала ему овладеть в несколько дней лучшими областями Сардинского королевства. В Записках на острове Святой Елены он сам рассказывает, какие имел причины колебаться в избрании одного из этих планов. Первый из них, осторожный и благоразумный, не согласовался ни с положением республики, которая должна была стараться устрашить коалицию смелыми действиями, ни с желанием молодого главнокомандующего, которому и характер, и честолюбие внушали действовать с возможно большей смелостью; поэтому он решился двинуться вперед и написал Директории: "Завтра иду я на Болье; принужу его отступить за По и сам тотчас же переправлюсь через эту реку; овладею всею Ломбардиею и ранее чем через месяц надеюсь быть на тирольских горах, соединиться с рейнскою армией и вместе с ней внести войну в Баварию".
